Записки «Русского Азиата». Русские в Туркестане и в постсоветской России

В Нарыне, до восьмого класса, я обитал в хулиганской среде, которая плохо отразилась в будущем для некоторых моих друзей. Между тем у Бога, в отношении моего хулиганского детства были свои планы. В середине восьмого класса из сурового высокогорного Нарына мы переехали в жаркую Ферганскую долину – город Кара-Су. Позитивная аура в школе и нормальные друзья спасли меня от криминала. И всё же, моя нарынская хулиганская юность однажды аукнулась. Прошло время. Я окончил школу, изменившись до неузнаваемости и в плане отношения к учёбе и в плане отречения от своих негативных замашек и стал студентом. В 1961 голу, будучи на летних каникулах я приехал во Фрунзе навестить дядю с тётей - Ивана Михайловича и Ларису Петровну. У кассы кинотеатра «Ала-Тоо» мне встретились два нарынских знакомых из числа старших «товарищей». Состоялся следующий диалог:

- Юрка, ты что ли? Здорово! Сколько лет, сколько зим! – и мы обменялись рукопожатиями.

- Откуда, чем промышляешь?

- Я студент, сейчас на каникулах!

- Понятно «студент», кликуха что ли? Сколько отмотал до «каникул»? И они самодовольно заржали.

- Да нет, я в натуре студент!

- Хорош заливать! Кстати твои дружки, - и один из них стал загибать пальцы, перечисляя их нескладную судьбу. Однако мне нечего было добавить к сказанному и тогда они подвели итог:

- Получается ты один у нас «студент» - ну, ну! – и они иронически улыбаясь, пошли прочь с обидой и с полной уверенностью, что я им просто не доверяю.

Однако снова вернёмся в Нарын и детство. Помню однажды с мальчишками мы ходили смотреть на снежного барса. Зверь был пойман киргизом-охотником и находился у него во дворе. Царь Тянь-Шанских гор обреченно лежал на боку, связанный арканом (волосяной веревкой). Мне стало его жалко. До сих пор помню его печальные глаза, которые он щурил на любопытных.

Летом мы гурьбой ходили в горы, в живописные ущелья, собирали черную смородину, кисличку, костянику. А чаще просто так под кроны тянь-шаньских елей и зарослей рябины, к хрустальным, холодным ручьям с водой от которой ломило зубы. А вот купаться было негде. Нарын берет исток в горных ледниках, это река бурная, холодная и опасная. В одном из более-менее подходящих мест мы пытались купаться но, проплыв по течению метров тридцать - пятьдесят выскакивали на прибрежные камни как пингвины - ощущение было такое будто тело, от ледяной воды, покрывалось маленькими жгучими пузырьками.

В то же время, на краю пограничной части, за глиняным дувалом, имелся искусственный водоем для купания лошадей. Там вода прогревалась, и купаться было комфортно. Лошадей к тому времени уже не купали и поэтому мы упорно стремились туда. При этом одни офицеры сочувствовали нам и закрывали глаза на проникновение в военную часть, а другие, усматривая нарушение, направляли к нам наряд солдат, от которых мы скрывались бегством.

У нас не было Дворца пионеров или, как сейчас, «Дома творчества юных». Но какие-то кружки работали в школе, а секция авиамоделизма размещалась в небольшом помещении в ряду убогих хозяйственных построек. Туда набивалось человек пятнадцать. Я отдавал предпочтенье детской спортивной школе, но в межсезонье, ранней слякотной весной, в отсутствии спортивного зала, тоже собрал пару планеров. Планеры изготавливали из сухих стеблей чия — местного кустарника. Более тяжелые модели делали из заготовок, которые нарезали из сломанных лыжных бамбуковых палок. Опытные авиамоделисты собирали модели самолетов с миниатюрными бензиновыми моторчиками. Откуда что бралось на краю страны, когда не прошло еще и десяти лет со времени окончания войны! В том числе и этим и отличалась забота о подрастающем поколении в отличие от нынешней эпохи вырождения. Помню, к нам наведывался кучерявый, небольшого роста старшеклассник по кличке «абиссинец». Он всегда развлекал нас хохмами и анекдотами.

В начале 50-х годов в Нарыне случались перебои с хлебом. Люди становились в очередь с вечера, дежурили всю ночь. Но когда привозили хлеб, всегда находились те, кто пытался пробиться без очереди – возникали споры и драки. До сих пор помню ту желанную, запашистую, теплую буханку черного хлеба.