Записки Шлиссельбуржца

Даже и теперь, несмотря на разность воззрений, при ежедневных встречах и частых спорах мы до такой степени изучили друг друга, что заранее могли угадать, что скажет тот или другой из нас по тому или другому поводу. Что же было бы, если бы этой разности во взглядах не существовало, и если бы каждый видел в своем соседе свое другое интеллектуальное я.

Не было у нас примера с тех пор, как мы раскололись, чтоб кто-нибудь, убедившись доводами противной стороны, перешел в другой лагерь. Очевидно, что-то лежало в природе человека, по крайней мере в природе его познавательной способности, в силу чего один примыкал более к марксизму, другой к народничеству, как говорили тогда, к с.-д. или к с.-р., как сказали бы теперь.

И, как ни страстны были наши прения, у нас не было также примера, чтоб они перешли во вражду исключительно на принципиальной почве, и чтобы теоретические контры отразились на обострении или изменении наших взаимных чувств и отношений. Между тем как на воле я слыхал, что расторгались даже супружеские пары единственно по той причине, что муж с.-д., а жена с.-р., или наоборот.

Очевидно, несмотря на всю обостренность наших споров, все-таки чувствовалось, что они были слишком далеки от жизни.

XX.

Впрочем, о превращении некоторой части народников в эсеров мы ровно ничего не знали до июня 1905 г., когда к нам привели из старой тюрьмы М. М. Мельникова, который сообщил кое-что. Более подробно посвятил нас в новый круг идей Г. А. Гершуни, всего за месяц до выхода. Развитие же и аргументацию этих идей мы встретили в печати только по выходе на свет божий.

И здесь ничто так не опечалило нас, как антагонизм двух направлений русской экономической мысли и экономической политики. Разлад как раз в те дни, когда необходимо было говорить только о солидарности да единении на почве завоевания новых конституционных свобод, которые пока еще не вышли из фазы пустых обещаний.

Нам казалось, что раздувать противоречия, взаимно пикироваться упреками в невежестве и непонимании социальной азбуки и вообще заниматься выяснением своих разногласий можно только в минуты досуга, политического затишья или полного торжества. Делать же это под Дамокловым мечом можно было только под влиянием либо крайнего легкомыслия, либо партийной ослепленности. Такое же, как мне казалось, легкомыслие сказалось потом и в решении бойкотировать Думу.

Но здесь я уже выхожу из пределов идейных распрей в нашем собственном застенке. И чтобы войти опять в него, я напомню, что у нас было так же, как остается и доселе, т. е. тюрьма неизбежно равняет всех. Вчерашние ярые противники на митинге сегодня могут встретиться рядом в одних и тех же узах. Здесь они должны дружески совместно влачить унылое существование и помышлять только о том, чтобы как можно меньше досаждать и огорчать друг друга.

XXI.

Таким образом со стороны интеллектуальной нашу жизнь никоим образом нельзя назвать совершенно бессодержательной или совершенно бесплодной. Идейный интерес у нас всегда стоял очень высоко, и мы старались как-нибудь удовлетворить его всеми теми источниками, какие только находились в нашем распоряжении. В основных социально-политических взглядах мы, худо ли, хорошо ли, все-таки шли за своим веком и теперь отнюдь не кажемся отсталыми.

Но нужно сознаться, что собственно в политическом прогнозе, и в частности в вопросе о близости переворота, наши теоретические взгляды не оказали нам существенной услуги. Нужно сказать более. Поддерживая в нас душевную бодрость и оживляя надежды на возможность политического краха в более или менее неопределенном будущем, они не могли хоть приблизительно наметить нам срока для этого вожделенного конца. В этих вещах даже глубокие и притом вполне осведомленные умы не могли опередить своего времени и дать точные предсказания.

А когда началась война с Японией, то большинство, из нас тотчас порешило, на основании своих общих исторических и социальных знаний, что страна с таким политическим режимом, как Россия, не может вести победоносной войны. И только некоторые из наших товарищей, несмотря на свою теоретическую осведомленность, были ослеплены чувством патриотизма и судили совершенно иначе. Когда они желали победы России, то свое желание аргументировали не идейными доводами,-- довод о необходимости для нас внешних рынков был слаб, да и взят он с чужого плеча,-- а, так сказать, эмоциональными: "стыдно-де быть побитыми" и "нельзя желать сознательно родине такого позора".