Молчала, горбилась всё тем же встревоженным миндальным деревцем, поджимала уши и хвосты и, процеживая да отлавливая в зеркальную гладь недоступный для него поднебесный свет, всё дальше и дальше уходила по перловым шелестящим волнам по иную сторону резко пробудившейся, заштормившей да разделившей пополам пограничницы-реки.
— Они тоже не могут увидеть ее, — тем же вечером — Дзи, по крайней мере, решил, что это был вечер, хотя точно сказать не мог из-за постоянно сопровождающей темени — сказала ему Кейко, тоненькой рыженькой ольхой обосновавшаяся на клонящемся к воде холмовом обрыве.
— Кто?.. — сонно откликнулся Дзи, разместившийся на той же возвышенности, но только на вершине: уселся не без лисьей помощи под оголенными потреснутыми валунами, попросил трубку, получил отказ и, расстроенно закутавшись в отданную Ёкаем соломенную накидку, принялся то дремать, то просыпаться, слепо оглядываться кругом да глухо, в кулак, кашлять.
Он видел, что Кейко снова кого-то подкармливала, но кого и каким образом — разобрать не смог: та стояла к нему спиной, погружаясь носками ног в воду — холодную, прозрачную, отшлифованно-гладкую, но тоже темную, — и, наклоняясь, вытаскивала что-то из глубины серебряного зеркала, горстями ссыпая — или сливая — это огромным белым тварям, что плавали, почти полностью скрываясь под водой, рядом на отмели.
Вероятно, это были рыбы — возможно, даже сомы, — но точно у Дзи не выходило разглядеть и этого: по вытянутым фигурам и белесым пятнам горбатых спин с парусными плавниками определить было невозможно, изредка выбивающиеся усы ничего наверняка не разъясняли, а спрашивать у Кейко не находилось сил — кашель отбирал весь голос, а Ёкай, скорее всего, опять бы оставила его без ответа.
— Они, — со своего места Дзи увидел хотя бы то, как мотнулись туда и сюда, будто маленькие телячьи рожки, рыжие треугольные уши — Кейко кивком указала на белых молчаливых рыбин. — Однажды они случайно заплыли из своих привычных рек да морей, более близких вам, сюда, заблудились, не сумели отыскать обратной дороги и… в каком-то смысле, я думаю, умерли. Да не совсем так, как ты представляешь. Умерли не телом, а чем-то, что под телом спрятано… Они рассказали мне, что перед кончиной долго искали ее: луну, по которой смогли бы выбраться и вернуться в родные воды, но здешнюю луну не увидеть глазами живых, господин Дзи. Так и повелось: сильное желание возвратиться домой не дало им сгинуть бесследно и превратило в то, во что превратило, наложив поверху и свое проклятие. С тех самых пор они могут кормиться только светом своей луны, которой в этих местах никогда не было и не будет…
Дзи, внезапно получивший ответ на тот вопрос, который был с ним всегда и который, как успелось поверить, так же навсегда останется загадкой, оказался слишком занят его осознанием и обмыслением, а потому остался молчать, хоть и спросить кое-что еще, конечно, хотел.
Кейко, то ли знающая это, то ли не знающая, а объяснить решившая просто так, по своим собственным причинам и прихотям, вновь окунула руки в зеркальную гладь, вылила странной светящейся жижи в воду, присела на колени, потрогала чей-то спинной гребень и, не оборачиваясь, продолжила:
— Теперь-то луну — здешнюю луну — они видят, да вовсе не она им нужна. Но ничего поделать они с этим не могут… Но я — могу.
— Так то, чем ты занималась недавно… — охрившим до промозглой стыли голосом выкашлял Дзи, устало выдыхая на посиневшие до весенних оттепелей кисти. — Получается, ты собирала пищу… для них…? Хоть я и не понимаю совсем, как… как можно поймать лунный свет и как… что… как же ты… они…
Связать мысли становилось сложнее с каждым днем, с каждым несуществующим здесь часом, и Ёкай, понимающая и это, повторно кивнула.
Похранила безголосую тишину, погладила следующую высунувшуюся рыбину, оплела вокруг своих ног два из трех хвостов и, заметно понурив плечи, прошелестела чуждым лисьим напевом — печально-бумажным, как умирающая к ноябрю трава:
— Я открыла этот фокус еще тогда, когда была маленькой. Твой и мой миры сообщаются между собой, но делают это посредством отражений. Искаженных в чем-то отражений. Зеркало, которое ты видишь — принадлежит миру твоему. Однажды я забрала его у одной забредшей в лес девочки в обмен на несколько перьев тех птиц, которых ей никогда в своем мире не увидеть. И оказалось, что если погрузить ваше зеркало в нашу воду, ловя отражение здешней луны — свет получится почти тем, к которому ты привык. Тамошним. Как будто человеческое зеркало смотрит человеческими глазами и так же, как и они, не может увидеть того, что им не предназначается. Вот и показывает самую обыкновенную желтую луну да самый обыкновенный белый свет. И этим-то светом я и кормлю застрявших между нашими мирами рыб…
Пока Дзи постигал это, складывая одно с другим в крохотную разнобокую коробочку, отвлекался на продирающий кашель, несущий привкус солончаковой крови, прикрывал от утомленности глаза и снова и снова думал — Кейко закончила с рыбьей кормежкой и, незамеченная, выросла с ним рядом.