Записки следователя

— А синяки-то на лице откуда? — спросил инспектор у худой, не по годам старой женщины. — Он приложился?

— Сдох бы, проклятый.

Всю ночь разыскивали в большой деревне Шаршнова. Под утро Вершигородцев оставил Кириллова с двумя депутатами сельского Совета в доме Шаршнова, а сам поехал на ферму в соседнюю деревню: Шаршнов мог там быть у сестры.

Подъезжая на мотоцикле к ферме, капитан издали заметил массивную фигуру колхозного шофера. Шаршнов сидел на перевернутом из-под корма ящике.

— Выпили на крестинах у кумы. Шумит, — сообщил сотруднику милиции Шаршнов и постучал кулаком по голове. — Что так рано в наших краях?

— Дела, да вот тебя увидел — вспомнил. Допросить тебя надо еще разок по медку. Садись в люльку.

— Шаршнов послушный, — садясь в мотоцикл, пробурчал тот. — А теперь куда? Только все напрасно. Не я пасеку брал. Так куда мы?

— Заедешь домой, переоденешься и в райотдел. Допрос по всем правилам.

— Гони прямо в Цавлю. Переодеваться не стану. И так узнают, кому надо. Сплетен меньше в деревне будет… Погоняй, оперуполномоченный.

Бычья шея Шаршнова надулась, стала фиолетовой.

«Довезти бы благополучно», — подумал капитан и не стал заезжать за Кирилловым. Будет слишком наглядно для Шаршнова. Поймет, что обложили его, как медведя. А этого не следовало ему пока знать.

22

В это утро начальник управления рано выехал в Цавлю. С собой он взял своего заместителя Щеглова. А в девять утра он уже слушал доклад майора Копылка об оперативной обстановке в районе.

Дежурного офицера генерал Евстигнеев послал за вернувшимся из санатория начальником райотдела подполковником Парамоновым.

Андрей Николаевич Евстигнеев сел за стол начальника райотдела. Утренние лучи солнца светили в окно и золотили его погоны. Он неторопливо мял в пальцах папиросу.

— Накурюсь, пока жены нет рядом, — сказал начальник управления и прикурил от миниатюрной зажигалки. А когда вошел подполковник Парамонов, спросил его: — Не икалось в Сочах? Вспоминали. Уехал — и тут на тебе!

— Не было меня… — оправдывался Парамонов.

— Ну и ладно, — примирительно заключил Евстигнеев, — как отдохнул?

— Успел загореть, морской водичкой побаловаться.

— Видим, видим, — поддержал разговор Щеглов. — Подрумянился, посвежел, теперь за работу.

Несмотря на свои пятьдесят лет, подполковник Парамонов выглядел моложаво. Старился только лицом.

— Продолжайте доклад, Александр Иванович. — Генерал Евстигнеев пригасил в пепельнице окурок. — Извини, что прервали. Итак, убийство сторожа Леонтьева. Какие улики против Коровина?

— Пуговица от его рубашки — раз, — констатировал Копылок.

— Дайте мне ее разглядеть, — попросил начальник управления.

Копылок подал. И продолжал:

— Два билета. Найдены на складе. Кассир вокзала подтверждает, что покупал их Коровин, — это два.

— И что же третье? — торопливо спросил начальник управления.

— Третьим можно считать два обстоятельства: исчезновение в ту ночь Коровина и пьянство его с неустановленным лицом в буфете вокзала до двух часов. Главное, конечно, пуговица от его рубашки, — закончил Копылок и добавил: — Осложняется тем, что сам Коровин не дает вразумительных ответов. Поэтому мы не могли его не задержать. Все обдумано, конечно, с прокурором.

— А вы не допускаете, что Коровин подставное лицо? Потому что, как я ни смотрю на пуговицу, она не вырвана, а отрезана. Можно ли представить, что Коровин сам у себя срезал, к примеру, лезвием безопасной бритвы пуговицу и бросил ее на складе? Мол, ищите меня, визитную карточку я оставил.

— Да, но нужно найти убийцу, прежде чем снять полное подозрение с Коровина, — ответил майор Копылок.

— Безусловно. За этим, думается, дело не станет, Вершигородцев звонил, как идут у него дела? Нет? Непорядок! Шаршнова нужно немедленно проверить. А сейчас пригласите сюда Коровина, — приказал начальник управления.

Через минуту дежурный по отделу ввел в кабинет Коровина.

— Евгений Коровин, да? — спросил Евстигнеев.

— Так точно.

— Почему же вы не помогаете милиции раскрывать преступление?

— Я могу и вам, гражданин генерал, повторить. Уезжал я к матери. Могут там подтвердить. Ну, а пить — пил в буфете. Не знаю, с кем. Ему я брал в кассе два билета… Просил. Перепил я сильно с горя. Семейной жизни не получилось. Ничего не помню. Вообще не представляю, как я сел в таком виде в поезд. Слышу, объявляет проводник: «Донецк». Вышел, на автобус — и в Макеевку, к матери и сестрам. Напоил меня случайный собутыльник крепко.

— А возможно, и умышленно, — вставил Парамонов. — Эх, ты, Женька! Сколько Павел Иванович с тобой хлопотал… Непорядки в личной жизни — к нему надо было идти, посоветоваться, а ты на вокзал…

— В лапы к матерому преступнику, — тяжело вздохнул полковник Щеглов.

Начальник управления прервал молчание:

— У матери вас было много, Евгений?

— Семь душ.

— Чай, тяжело было ей поднимать вас на ноги?

— Куда мать не кидалась, чтобы нас прокормить, а тут я неудачный. Узнает, что меня снова… с горя умрет.

— У тебя одна задача — помочь нам найти твоего собутыльника.

— Я его запомнил. Приземистый, здоровый, как штангист, сильный. Физиономия — что свекла корешком вверх.