Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста

Поправляю ножные обхваты. Теперь я сижу словно на качелях, и мне удобно наблюдать за землей. Опускаюсь на аэродром. Передо мною раскинулось Тушино. Среди его строений легко отыскиваю здание Дирижаблестроительного учебного комбината и думаю о том, что не посрамил чести своей школы.

До земли остается не более 100 метров. Перекрещиваю лямки, разворачиваюсь по ветру, соединяю ноги и через несколько секунд с легким толчком валюсь на траву. Тут же вскакиваю и, подтягивая часть строп, заставляю лечь на поле купол, который раздувается небольшим ветерком. Почему-то только теперь меня охватывает беспредельное ликование. Хочется прыгать еще и еще. Быстро снимаю подвесную систему, собираю парашют и направляюсь к товарищам. Пытаюсь скрыть свой восторг, но это никак не получается. Радость и гордость, вероятно, написаны на моем лице.

Мошковский с усмешкой выслушивает мой рапорт: «Курсант Полосухин выполнил первый прыжок. Все в порядке!»

- Поздравляю, - говорит он и вручает мне маленький значок с белым куполом и стропами на синем фоне - заветный значок парашютиста.

Цена мгновений

Тушинский аэродром облетела радостная весть: к нам в гости прибыл Народный Комиссар Обороны Климент Ефремович Ворошилов.

Взволнованные тем, что нарком будет лично знакомиться с нашими спортивными достижениями, мы стояли в строю неподалеку от ангаров и внимательно слушали начальника школы Мошковского, который давал парашютистам задания на индивидуальные и групповые прыжки. С нетерпением ожидал я своей очереди. Но было вызвано около ста пятидесяти человек, а моей фамилии Яков Давидович не называл. Я начинал терять надежду на прыжок в этот знаменательный день, как вдруг прозвучала команда:

- Кто не получил задания, два шага вперед!

Вместе со мною из строя вышли еще два парашютиста. Начальник школы посмотрел на нас и сказал:

- Стороженко, Зелинский, Полосухин! Будете прыгать с 3000 метров. Затяжка до пятисот.

Взгляд Мошковского снова скользнул по нашей тройке и задержался на мне дольше, чем на других. Я несколько растерялся. Инструкторы парашютного спорта Стороженко и Зелинский уже выполняли парашютные прыжки с «затяжкой», или, как говорят теперь, с задержкой раскрытия парашюта. Мне предстояло прыгать всего четвертый раз. По программе подготовки парашютистов затяжка в 5 секунд полагалась только на восьмом прыжке, в 10 секунд - на десятом. А свободное падение с 3000 до 500 метров составляет более 40 секунд!

«Значит, Яков Давидович уверен во мне», - подумал я. Мне было невдомек, что начальник школы делает ошибку. Нечего греха таить, Мошковский, этот отважный парашютист и летчик, воспитатель многих авиационных спортсменов, будучи чрезвычайно темпераментным и порывистым человеком, к организации прыжков порою подходил рискованно. Но осуждать его за это трудно, если принять во внимание, что тогда у нас не было такого богатого опыта, как теперь.

О затяжных прыжках я, конечно, кое-что знал из прочитанного и рассказов товарищей. Я знал, что иногда свободно падающий парашютист непроизвольно начинает сильно вращаться - «входит в штопор», и если прекратить штопор не удается, следует немедленно выдергивать вытяжное кольцо. Но этих поверхностных сведений было слишком мало для выполнения полученного мною задания. Мысль об этом, очевидно, мелькала у Якова Давидовича. Пройдя вдоль строя, он вернулся, подошел ко мне и негромко спросил:

- Будете прыгать?

- С удовольствием, товарищ начальник школы!

- Не с удовольствием, а с парашютом, - пошутил Мошковский. - Идите, готовьтесь.

Когда я в состоянии некоторого смятения шел получать парашют, мне у ангара встретился известный воздушный спортсмен Константин Кайтанов. Вот кто мог помочь мне советом! Но Кайтанов понятия не имел о том, что я ни разу не прыгал с затяжкой. Он спешил по своим делам и, не поняв моего вопроса, неудоменно бросил:

- Как прыгать? Как раньше прыгал, так прыгай и сейчас.

- Ничего, - решил я, - справлюсь. Не подведу!

Прыжки следовали один за другим. Товарищ Ворошилов наблюдал за ними с трибуны, построенной неподалеку от входа на аэродром. На ПО2 поднялась студентка Московского института физической культуры Нина Камнева. Она должна была прыгнуть из «мертвой петли» - фигуры высшего пилотажа, которую в честь первого ее исполнителя, знаменитого русского авиатора, называют «петлей Нестерова».

Камнева выбралась на крыло, и летчик, набирая скорость, повел машину вниз. Крепко держалась смелая девушка за кабину. При одном из предыдущих прыжков в такой же момент она не смогла удержаться, воздушный поток сорвал ее с крыла, и Нина почувствовала, как за что-то задела вытянутыми вперед руками. Опускаясь под куполом парашюта, она заметила на ладонях кровь - с них была содрана кожа. А летчик после посадки обнаружил вмятину на хвостовой части машины.

Набрав скорость, самолет стал подниматься. Все круче и круче. Он принял вертикальное положение, а затем оказался вверх колесами. В то же мгновение Камнева отделилась от крыла, и мы увидели, как над нею раскрылся парашют.