Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста

Проносились кавалерийские подразделения. Грохотала партизанская артиллерия. Внушительное, незабываемое зрелище, свидетельствовавшее о силе и непобедимости советского народа!

Немало утекло воды с тех пор. Но многие мои друзья - летчики и парашютисты, самоотверженно помогавшие разжечь пламя партизанской борьбы и обеспечить победу, и по сей день занимаются своим любимым авиационным делом.

Григорий Богомолов испытывает парашюты. В Советской Армии служат Василий Игнатенко и Борис Бондаренко. В Минске живет и работает Анатолий Андреев. Николай Войцеховский сейчас главный инженер крупнейшего предприятия в Норильске.

Алексей Иванович после расформирования нашего штаба ушел в Гвардейскую воздушно-десантную армию. Когда закончилась война, он побывал в Италии, Дании и долгое время находился в Западной Германии. В декабре 1947 года я прочитал опубликованную в «Литературной газете» запись переговоров, состоявшихся между полковником Брюхановым и представителем военной администрации в одном из детских домов английской зоны оккупации Германии.

Этому потрясающему материалу редакцией газеты были предпосланы следующие строки: «Оторвать ребенка от родной семьи, от своего дома - жестоко. Насильно лишить ребенка родины, вырвать его из среды своего народа, заставить забыть свой родной язык, звучание материнской песни, цвет родимого неба, шелест листвы и говор лесного ручья, - это уже не просто жестокость. Это бесчеловечность, навеки калечащая детскую душу, опустошающая ее невозвратимо».

А вот отрывок из записи:

«Брюханов: Со мной прибыла гражданка Мейнертс, дочь которой находится в этом доме. Английские власти ее не отдают матери в течение шести недель. Я прошу без предупреждения ввести эту девочку, чтобы посмотреть, узнает ли она свою мать.

(Заведующая детским домом Утенанс вводит в комнату девочку, закрывая ей лицо руками. После того, как девочке открыли глаза, она с криком «мама!» бросается к Мейнертс. Та плачет…)».

Алексей Иванович решительно требовал возврата советских детей их матерям, отцам и родственникам, находящимся в Советском Союзе. Припертые к стене неопровержимыми фактами представители английского командования все же отказывались удовлетворить это справедливое требование, запрещали беседовать с детьми, фотографировать их.

Материалы этих переговоров послужили основой для появившихся вскоре пьесы Сергея Михалкова «Я хочу домой» и кинокартины «У них есть родина».

…Однажды меня попросили прыгнуть с самолета над подмосковным пионерским лагерем. Я охотно выполнил эту просьбу. Парашют опустил меня на зеленую лужайку близ лагеря, и я оказался пленником веселой и шумливой толпы детей. Как сверкали глаза ребят, когда я рассказывал о подвигах партизан, о летчиках, воздухоплавателях и парашютистах, о моем незабвенном друге Фомине, когда мне наперебой задавались самые разнообразные вопросы!

В эти минуты мне вспомнилось прочитанное в «Литературной газете», вспомнились ребятишки, собирающие в снегу боеприпасы, и я подумал о том, что долг каждого из нас - сделать все, чтобы наша замечательная детвора никогда не услышала грохот снарядов, не узнала горя и ужасов войны.

Навстречу будущему

Снова в Долгопрудной

Ничто не изменилось на нашей стартовой площадке. Разве только обветшало здание отряда, да стала гуще листва в подступившей к нему молодой рощице. В аэрологической обсерватории налаживалась жизнь. Чудесно было видеть вновь собравшихся вместе, занятых своим обычным делом старых сослуживцев. Лишь пилотская комната навевала чувство грусти: никогда не придут в нее близкие и дорогие наши друзья - Фомин, Крикун, Невернов…

В баллонном цехе шумел воздушный вентилятор. Знакомо пахло прорезиненной материей. Кондрашова и ее подруги баллонщицы под руководством Карамышева готовили к первому послевоенному полету оболочку аэростата.

В этот полет в начале июля 1945 года отправились Сергей Зиновеев и аэролог Александр Боровиков. Сколько воспоминаний нахлынуло на меня, когда я следил за уплывающим серебристым воздушным шаром! Суровые испытания прошли мы, чтобы дождаться этого дня.

Вскоре и мне удалось порадоваться возвращению к любимой работе. Стоя вместе с Георгием Голышевым в гондоле плавно поднимающегося субстратостата «СССР ВР79», я глядел на раскинувшийся внизу знакомый до мельчайших деталей пейзаж, на колышущуюся над головой оболочку, и мне хотелось, вздохнув полной грудью, сказать: вот я и дома!

Помимо нас, в гондоле находился еще один человек. Кислородная маска закрывала его смуглое лицо. Это был известный смелыми высотными прыжками парашютист Наби Аминтаев, мой приятель по довоенному сбору армейских парашютистов.