Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста

Вообразите человека, который поднимается в воздух, прыгает, приземляется, тут же надевает другой парашют, опять поднимается и опять прыгает. И так десятки раз подряд. Правда, это кажется маловероятным? Чтобы проверить выносливость человеческого организма, Аминтаев совершил за несколько часов пятьдесят три прыжка с парашютом. Через два дня он повторил свои испытания и в течение суток прыгнул двадцать два раза днем и двадцать три раза ночью. Уже один этот эксперимент ярко характеризует Аминтаева как бесстрашного парашютиста.

Наби спокойно сидел в ожидании своего 1644го по счету прыжка, поглядывая на манометры кислорода. Вот уже 8000 метров. На этой высоте осенью 1940 года я покидал гондолу субстратостата, в которой мы сейчас находились. Аминтаеву предстояло расстаться с нами несколько выше. Когда высотомер показал 10400 метров, он приподнялся, осмотрел парашют и приборы, дружески кивнул нам и, перевалившись через борт гондолы, нырнул головой вниз. Мы увидели, как он стремительно падал, раскинув для устойчивости ноги.

- Аминтаев прыгнул! Прекрасно падает! - сказал я в микрофон.

Фигурка парашютиста становилась все меньше и, наконец, исчезла. Я поглядел на часы: 55 секунд мы наблюдали за свободным падением Аминтаева.

Субстратостат поднялся и уравновесился на высоте 11450 метров. Это была рекордная высота для аэростатов такого объема, как наш.

9800 метров, не открывая парашюта, пролетел отважный спортсмен. Счет послевоенным достижениям парашютного и воздухоплавательного спорта был открыт.

Когда мы встретились в Москве, Наби рассказал о забавном инциденте, которым завершился его прыжок. Снимая парашют после приземления, он вздрогнул от внезапно раздавшегося рядом возгласа:

- Руки вверх!

Перед ним стоял, будто выросший из-под земли, молодой парень со вскинутым охотничьим ружьем.

- Руки вверх, говорят!

Аминтаев понял, что его принимают за диверсанта.

«Вот какой у нас народ после войны стал бдительный», - подумал он и сказал:

- Послушай, друг, убери свою пушку. Дай парашют снять - покажу удостоверение. Я - мастер парашютного спорта.

- Дойдем до правления колхоза, там и покажешь, - более миролюбиво возразил парень, не опуская, однако, ружья. - Я не знаю, что ты за мастер. Ну, поворачивайся и прямо марш!

Аминтаеву ничего не оставалось, как подчиниться. И он, посмеиваясь, пошел впереди своего «конвоира»…

Неожиданное появление

Бывают все-таки на этом свете чудеса! Мне позвонила жена Крикуна - Катя и, плача от радости, сказала, что получила письмо от Саши… Я ушам своим не поверил и потребовал, чтобы Катя рассказала все подробно. Но подробностей она не знала сама. Саша писал, что жив-здоров и скоро будет дома.

И вот месяц спустя Саша Крикун, худющий, с запавшими глазами, но живой Сашка сидел со мною за столом и рассказывал все, что с ним случилось.

Более месяца скитался он в окруженном районе, безуспешно пытаясь перейти линию фронта или отыскать партизан. Измученный голодом и холодом, он однажды внезапно наткнулся в лесу на фашистский «секрет». Сбитый с ног ударом приклада, а затем связанный, Саша целую ночь пролежал вниз лицом на земле. Утром его привезли в Смоленск и бросили в идущий на запад эшелон с военнопленными. Пять суток длилась мучительная езда на открытой платформе без крошки хлеба, без глотка воды. На станции Лесная, недалеко от Барановичей, конвойные скомандовали: «Вылезай!» Тех, кто падал от слабости, тут же безжалостно пристреливали.

Спрыгнув с платформы, Крикун пошатнулся и, едва не упав, стал в строй. Он попал в лагерь, где людей кормили лишь «баландой» - гнусным варевом из нечищенного, немытого картофеля и соломы, где умирали от голода, тифа и дизентерии.

К концу ноября в лагере распространился слух, будто немецкая армия взяла Москву. Охранники бросали вверх шапки и кричали: «Москва капут!».

«Брешут!» - сказал товарищам Саша, не подозревая, что его слышит предатель. Когда пленных строили «на баланду», к нему подошли два полицая.

- Выходи!

Продажные твари потащили Крикуна к коменданту лагеря:

- Вот комиссар. Агитирует!

- Комиссар? Еврей? - набросился комендант.

Сашу начали бить. Пришел зондерфюрер Мюллер. Опять били. Окровавленного с выбитой челюстью бросили в землянку к арестованным пленным.

Утром из землянки вывели пять человек, измученных и худых. Крикун видел, как, издеваясь, на них надели буденновки с красными звездами, сфотографировали и вслед за тем расстреляли.

Вызвав Крикуна, Мюллер приказал, тыча пальцем на его сапоги:

- Снимай!

Саша сел на землю, снял сапог с правой ноги. С левой никак не мог стащить - она почему-то больше распухла от голода. И это спасло ему жизнь.

На дороге, проходившей рядом, остановилась легковая машина, из которой вышел пожилой офицер. Зондерфюрер подскочил к нему с рапортом. Крикун понял, что он сказал: «Господин старший лейтенант, мы расстреливаем советского комиссара».

Офицер поглядел на Крикуна:

- Комиссар?

- Нет.

- Документы!

У Саши была справка о том, что он младший лейтенант артиллерийского полка. Офицер повертел справку перед глазами.

- Не стрелять! - буркнул он и уехал.