Записки средневековой домохозяйки

Себастьян в растерянности замер, сначала вроде бы качнул головой в согласии, затем его подбородок пошел в сторону, а под конец он все же выдохнул:

– Не уверен. Надо подумать. Надо будет очень крепко подумать. Король – очень здравомыслящий человек, однако такое… Я подумаю, Аннель. Честно.

И, все так же находясь в глубокой растерянности, он наклонился ко мне, едва заметно коснулся губами щеки, словно для него это было привычным делом, а потом встал и так же в молчании покинул комнату.

Вивьен хотелось основательно что-нибудь расколотить. Даже нет, прибить кого-нибудь! И чтобы этим кем-нибудь был не кто иной, как Герман. С каким бы удовольствием она вцепилась ему в глаза. Вот так всадила бы длинные ногти и… Но, к сожалению, он был далеко, а перед ней лежало лишь письмо от него, которое она только что расшифровала. Герман вновь требовал, чтобы она достала какие-то бумаги, относящиеся к временам королевской бабки, а зачем и для чего – не сообщал. Мало ему было сведений, что она выкачала из Хольгрима?! Мало и тех, что узнала через Кларенса?! Так и эти еще подавай?! Этот старый сморчок ставил перед ней почти невыполнимую задачу – хотел, чтобы она стащила бумаги. А какие бумаги, откуда и как?!

Не сдержавшись, женщина запустила в стену серебряной пудреницей. Облако мельчайшей розоватой пыли, словно невиданная пыльца, заискрилось в солнечных лучах.

– Дьявол! – рыкнула она и швырнула следом еще и щетку для волос.

Лишь когда злость немного улеглась, Вивьен принялась размышлять здраво. Как помнится, всеми делами, как-то загадочно связанными с королевской семьей, занимался сынок герцога Коненталя, первого канцлера, ныне по-тихому ушедшего в отставку. Почему он ушел с поста, она догадывалась, вернее, даже знала. Это с ее подачи Кларенс влез в авантюру… Но ладно, это дела прошлого, теперь надо бы решить, как ей поступать дальше. Подобраться к Себастьяну не имелось никакой возможности – уж слишком ушлым типом он был, во-первых, а во-вторых, его, как Кларенса, не соблазнишь женским телом. В общем, лично соваться к маркизу не было смысла, следовало действовать обходными путями. А самый ближайший обходной путь один – невменяемый Кларенс. Только через него она смогла бы пробраться к ним домой.

Ох, как ей не хотелось вновь связываться с ним! Нет, конечно же, в постели с ним Вивьен очень нравилось, он был резок, напорист… можно сказать – груб. Но вот его истерики и необоснованные подозрения портили все. С его непредсказуемыми выходками выстраивать отношения становилось чрезвычайно сложно, и куда его занесет в следующую секунду, было невозможно угадать. Но, похоже, придется вернуться к этому полоумному и, водя его за нос, как-нибудь пытаться выяснить про документы, с которыми работал Себастьян. Она потом что-нибудь обязательно придумает, узнает или подслушает, а пока надо сделать первый шаг – встретиться с Кларенсом.

Дом, где снимал комнаты маркиз Мейнмор, не отличался особым шиком. Надо сказать, что он вообще ничем не отличался, разве что застарелой вонью кислой капусты да селедочного рассола. Да и сам дом находился не на фешенебельной улице, не в самом дорогом районе столицы.

Вивьен, приподняв полы дорогого дорожного платья, осторожно ступала по скрипящим ступеням, при этом опасаясь коснуться одеждой лестничных перил. Вокруг все было настолько заскорузлым, настолько засаленным и даже на вид липким, что одна мысль, что она заденет здесь что-то хотя бы перчаткой, вызывала дрожь.

Наконец, пройдя по длинному коридору доходного дома, она остановилась перед дверью и постучала концом трости с залитым в нее свинцом (идти в такой район совершенно безоружной было бы верхом глупости). Сначала ничего не происходило, и ей пришлось стучать настойчивей, пока за дверью не раздался знакомый, несколько хрипловатый со сна голос. Женщина недовольно поморщилась, а потом как по волшебству на ее глаза навернулись слезы, лицо приняло скорбное и какое-то виноватое выражение, а румяные щечки вмиг побледнели.

Дверь рывком распахнулась, и перед Вивьен предстал Кларенс. Он был в измятой одежде, словно спал в ней последние несколько дней, лицо его было небритым, а изо рта ужасно несло перегаром, однако Вивьен даже не подала вида, что ей неприятно. Всем своим видом она выражала такую горечь, что любой другой тут же кинулся бы ее жалеть. Любой другой, но не полупьяный Кларенс.

– Шлюха! – выплюнул он одно слово и уже собрался закрыть дверь, но Вивьен, как профессиональная актриса, ударилась в слезы и горько зарыдала.

Однако сквозь те же слезы ей удалось четко произнести:

– Нам необходимо поговорить…

– Нам не о чем с тобой разговаривать, – покачиваясь на нетвердых ногах, отрезал тот.

– Трастовый фонд, – еще горше прорыдала женщина, и тогда, скривившись, мужчина вынужден был уступить.

Едва Вивьен зашла и едва за ее спиной закрылась дверь, как она пала на колени и, обняв Кларенса за ноги, зарыдала еще сильнее.

– Прости меня, прости… прости… – слышалось только сквозь рыдания.