Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

С богатой добычей казаки медленно отступали, неся на бурках раненых товарищей и унимая по-своему отчаянные стоны пленниц и визг ребятишек; мужчины, молча и озираясь, шли как автоматы… Лошади наши, сведенные с кручи, ожидали нас близ аульного кладбища. Разбатовать («Батовать коней» значит продевать поводья в поводья, надевая их на седельные луки, так чтобы голова одной лошади приходилась в крупу другой, вследствие чего они остаются на месте.) коней, навьючить добычей – было делом нескольких минут. Сотня за сотней потянулась, ведя коней в поводу, лишь изредка размениваясь пулей с начинавшими собираться из соседних аулов джигитами, спешившими занять впереди лес. Но расчет их далеко был неверен. Пехота всего отряда была уже там и приветствовала их орудийным и ружейным огнем, а мы продолжали двигаться к роскошной Псенафинской долине, обрамленной, подобно подкове, лесистыми высотами. Здесь мы остановились, поджидая пехоту. В ожидании прошло часа два-три; отряд, соединясь, перешел вброд реку Псенафу и остановился на ночлег; да и пора было отдохнуть: силы изменяли после такого долгого и отчаянного боя… Наша потеря была довольно значительна: не столько было убитых, как раненых, ушибленных и оборвавшихся с уступов. Пленных взято немного более сотни душ обоего пола.

Во время схваток, не только мужчины, но и «марушки» отчаянно защищались чем попало, чему всего более способствовала самая местность. Хотя прихотливая судьба, играя и тешась, кинула на мою долю немало случаев быть очевидцем и участником больших погромов аулов, где жизнь и добыча были ставкой, но темрюкского погрома я не забуду никогда.

Широко раскинулся отряд на долине; ярко запылали костры, освещая котлы, между которыми, то там, то сям, припав на корточки, казак или солдат дружно хлопотали, поджаривая шашлык. Глухой говор, ржание, рев и блеяние животных сливались в одну дикую гамму кочевого быта кавказского отряда. Эту картину освещали последние лучи заходящего в черные тучи солнца, которое играло на загорелых, опаленных порохом, беззаботных лицах боевых сотоварищей и на их оружии. А небосклон все более и более померкал; облака, сплетаясь беспредельной цепью, затягивали кругом горизонт и сквозь сумрак, обманывая взор, рисовались то синими горами, то лесом, то воздушными замками … Ближе и ближе они теснятся одно на другое и образуют одну грозную, черную тучу. Издалека несется глухой рокот; огненная струя прорезывает мглу, извиваясь змеем. Беспрерывные удары грома потрясают воздух; окрестность вторит его перекатам, дождь льет ручьями, вихрь ломает деревья – все спешат укрыться. По прошествии часа гроза умолкла, черные тучи рассеялись и не осталось никаких следов мятежа стихии: небо опять чисто и ясно, земля, как испуганное дитя, улыбается сквозь слезы, которые еще дрожат на ее лице. Еще час – и все возвратилось к прежнему спокойствию; величавый месяц облил серебром бивуак. Вновь запылали костры; говор и шум, на время умолкшие, опять вступили в свои права. С рассветом отряд, провожаемый гиком и выстрелами, двинулся к Лабе. Ясный закат солнца осветил нас уже в станице Некрасовской.

Глава XXIX. НЕУДАЧНЫЙ НАБЕГ

За несколько дней до праздника Рождества Христова, сосредоточен был отряд в станице Вознесенской. Начальник фланга, генерал Ковалевский, прибыл, около полудня, в сочельник и отряд, в составе батальона Ставропольского егерского полка, шести рот вновь прибывшей 14‐й пехотной дивизии, восьми сотен казаков, двухсот всадников кубанской милиции, при дивизии конно-казачьей № 13 батареи, двух горных единорогах и взводе пешей облегченной батареи, выступил часу в пятом пополудни к посту Подольскому. Более недели погода стояла пасмурная, теплая; снегу еще не выпадало, хотя кругом бродили стаями нависшие седые облака, с которыми солнце играло в «гулючки», в прятки. Едва отряд поравнялся с Джентельместскими высотами, как подул с гор порывистый ветер и тучи, громоздясь друг на друга, покрыли землю мокрыми хлопьями снега, а к свету явились целые ворохи снега над отрядом, расположившимся в глубокой Подольской балке, плотно прилегавшей к подножию поста. С появлением утренней зари начало морозить, а с тем вместе стал порхать сухой снег, и деревья покрылись густым инеем. Лениво поднявшееся солнце выглядывало грустно из-за пробегавших туч, ни грело, ни живило погребенной в снежном саване земли. Огней разводить не дозволялось для того, чтобы дым не выдал скрывавшийся в балке отряд, и людям пришлось согревать коченеющие члены прыжками или похлопыванием рука об руку.