Записки старого козла

— хороший Пупу, — сказал я.

— очень хороший Пупу, — подтвердил Дженсен. мы прыгнули в машину.

— ну, кого еще ты хочешь, чтобы я сегодня посетил?

— я думаю, может, сгоняем к Анаис Нин[55].

— хватит думать, с ней мне точно не справиться, и мы покатили обратно, стоял обычный теплый

южнокалифорнийский вечер, скоро мы выбрались на бульвар Пико, и Дженсен поехал на восток, когда же наконец эта гребаная революция, задрало ждать.

— Рыжий, — сказал я навестившему меня пацану, — для женщин я больше не существую, и в этом есть моя вина, на танцы я не хожу, благотворительные вечера не посещаю, поэтические чтения игнорирую, групповуху не жалую, обычно я бухал в барах или в поезде, возвращаясь из Дель-Мара с ипподрома, да везде, где наливали, теперь я в бары не хожу, там обосновались никчемные мудаки и просиживают часами в надежде, что к ним заглянет какая-нибудь сифилисная дура, это зрелище — позор человеческой расы.

Рыжий подбросил бутылку пива, подхватил в полете и сбил с нее пробку о край моего кофейного столика.

— это все от ума, Буковски, тебе это не нужно.

— это все гнездится на кончике моей залупы, Рыжий, и мне нельзя без этого.

— помнится, поймали мы одну старую пьянчужку, привязали к кровати и стали сдавать ее по пятьдесят центов всяким калекам, психам и бродягам, им ведь тоже хочется ебаться. за три дня и три ночи мы обслужили пятьсот клиентов.

— ебическая сила, Рыжий, я сейчас сблюю!

— а я-то думал, ты прожженный грязный старикан.

— да, это означает, что я не меняю носки каждый день, ты хотя бы водил ее испражняться?

— что значит — испражняться?

— блядь, вы ее кормили?

— алкаши не жрут. Мы давали ей бормотуху.

— кошмар…

— почему?

— да потому, что это жестоко, бесчеловечно, раскинь мозгами, даже животные так не поступают друг с другом.

— мы заработали двести пятьдесят баксов.

— а ей сколько дали?

— нисколько, мы оплатили номер за два дня и оставили ее там.

— развязали?

— естественно, что мы, убийцы, что ли.

— благородно с твоей стороны.

— ты говоришь как проповедник.

— бери еще пива.

— для тебя у меня тоже есть пизда.

— почем? полтинник?

— нет, немного побольше, другой класс…

— спасибо, без надобности.

— да, похоже, тебе сейчас не до этого.

— это точно.

мы оба принялись за пиво, он лихо высосал бутылку и подскочил.

— смотри, я всегда ношу с собой бритвочку, вот здесь, за поясом, почти у всех бродяг проблемы с бритьем, только не у меня, я все просчитываю, когда выхожу на дорогу, надеваю две пары штанов, видишь? а когда прибываю в новый город, я верхнюю пару снимаю, бреюсь, моюсь, надеваю белую рубашку, повязываю галстук, надраиваю ботинки, в ближайшей скупке подбираю подходящий к штанам пиджак и через пару дней уже сижу в какой-нибудь конторе среди этих говнюков в белых воротничках, и никто из них не подозревает, что я только что спрыгнул с товарного поезда, но я не могу долго отсиживать жопу на такой работе, и скоро я уже снова в пути.

я не знал, что мне ему ответить на это, и продолжал молча пить пиво.

— и еще при мне всегда вот этот маленький пестик для колки льда, я ношу его в рукаве, видишь, под штрипкой, чуть выше кисти?

— да, вижу, один мой приятель считает, что пивная открывашка самое надежное оружие.

— твой дружок прав, но, когда меня прихватывают копы, я всегда выбрасываю пестик, вот так, вскидываю руки и ору: «не стреляйте!»

Рыжий продемонстрировал мне свои навыки.

— они ни разу не нашли у меня оружия, не знаю, сколько я выкинул пестиков, бессчетное количество…

— а ты когда-нибудь пускал в дело свой пестик, Рыжий?

он так удивленно посмотрел на меня, что я отмахнулся:

— ладно, забудем.

мы снова занялись каждый своим пивом.

— я всегда читаю твою колонку, когда останавливаюсь на ночлег, и думаю, что ты великий писатель.

— спасибо…

— я тоже пробовал писать, но ничего у меня не вышло, пыжился, пыжился, но так ничего и не вымучил, не приходит.

— а сколько тебе лет?

— двадцать один.

— время еще есть, может, еще и придет.

он посидел немного, видимо, обдумывал перспективу стать писателем, затем полез в задний карман брюк.

— вот что мне дали, чтобы я держал язык за зубами.

он вытащил кожаный бумажник.

— кто?

— я видел, как двое парней замочили третьего, и, чтобы я помалкивал, они мне отдали его бумажник.

— зачем они его грохнули?

— у него был бумажник, а там семь баксов.

— как они его убили?

— камнем, он пил вино, а когда совсем упился, они размозжили ему башку булыжником и забрали бумажник, я все видел.

— а что они с трупом сделали?

— когда поутру поезд остановился заправиться водой, они отнесли его к этому сходу, где скот выгоняют, выбросили в траву и забрались обратно в вагон.

— мгу, — промычал я.

— копы часто находят такие трупы — рваная одежда, испитая физиономия — не подлежит идентификации — еще один неизвестный бродяга, никому это не интересно.

так мы проболтали еще несколько часов — ничего примечательного, потом разговор иссяк, мы замолчали и просто сидели и думали каждый о своем.

наконец Рыжий поднялся.

— ладно, мужик, кажется, мне пора сваливать, хорошая была ночка.

поднялся и я.

— да, действительно, Рыжий.

— ну, еще увидимся, бля.

— как нехуй делать, Рыжий.