Записки старого москвича

На другой день я, как мы уговорились, приехал к ней в гостиницу — отобрать фотографии для журнала. Она познакомила меня со спутником своей жизни — Дандре, — кажется, большим дельцом и двигателем ее рекламы и гастролей. Несколько фотографий Анна Павлова подарила мне и надписала их. Одну из них в круглом медальоне, где Павлова была заснята в «Ночи» Рубинштейна, годы спустя у меня увидала Айседора Дункан, которая, несмотря на свою воинствующую позицию по отношению к балету, любила Павлову, любила ее искусство, была с ней дружна и признавала в балете одну Анну Павлову, говоря, что ее талант позволил ей подняться над общим уровнем и одухотворить, «оживить Галатею…». Фотографию Павловой Айседора забрала у меня, держала ее всегда на своем письменном столе и увезла за границу.

Больше в Россию Анна Павлова уже не приезжала. Мне много рассказывал о ней ее бывший партнер Лаврентий Новиков, бросивший Павлову и приехавший в Россию, после того как в Лондоне разразился скандал, о котором шумели все газеты. Павлова ударила Новикова по лицу на сцене за какую-то ошибку во время танца с нею.

Годы спустя я как-то читал, что в саду своего лондонского дома Анна Павлова построила сцену на островке, и танцы отражались в воде. Это было претворение в миниатюре того феерического зрелища, которое после Октябрьской революции было создано на «Острове танца» в Московском центральном парке культуры и отдыха имени Горького.

В 1931 году Павлова умерла на гастролях в Голландии.

В том же Зеркальном театре были объявлены и гастроли русской танцовщицы Наташи Трухановой, жившей постоянно за границей и известной в Париже под именем «Королевы бриллиантов».

Случилось так, что в вечер первой гастроли Трухановой верстался очередной номер «Рампы и жизни», и мне было поручено дать небольшую рецензию после концерта Трухановой прямо в типографию, с тем чтобы рецензия попала в свежий номер.

Я уже не припомню теперь, что показывала Труханова, не припомню и моего разговора с нею, по-видимому, не очень содержательного, но две-три из ее постановок произвели на меня хорошее впечатление, и я дал в общем положительную рецензию. Заметка при мне была набрана, я сам проверил корректуру в гранке и видел рецензию заверстанной уже в полосу.

Наутро все московские газеты на редкость единодушно охаяли «Королеву бриллиантов». «Русское слово» совсем обошло молчанием эту гастроль. Положение мое оказалось пиковым. Мой голос был один против всех. Я сознавал в душе свою правоту, но ожидал неприятностей и насмешек со стороны Lolo.

Под каким-то предлогом я даже не пошел в этот день в редакцию. Номер «Рампы» был уже отпечатан. Но на следующее утро я как ни в чем не бывало явился в редакцию, где на столах лежали кипы свежих номеров журнала, с независимым видом поздоровался с Lolo и Варлаамом Александровичем и сел работать.

— Каков? А! — сказал Lolo, — пожалуй, еще загордится…

Дело в том, что в это утро в «Русском слове» появился большой «подвал» за подписью «короля фельетонистов» — Власа Дорошевича. Автор «Сахалина» превознес до небес «Королеву бриллиантов»…

Конечно, мне было от чего успокоиться.

Больше Труханову мы никогда не видали. Говорили, что она давно покинула сцену и вышла замуж. Уже после революции Труханова приехала в Москву со своим мужем, генералом Игнатьевым, автором известной книги «50 лет в строю».

…Если вы покупали коробку конфет в кондитерской Абрикосова, то, помимо обязательного приложения к ее содержимому в виде засахаренного кусочка ананаса и плиточки шоколада «миньон», завернутой в серебряную фольгу, в коробочке лежала еще небольшая толстенькая плитка шоколада в обертке из золотой бумаги с наклеенной на нее миниатюрной фотографией Шаляпина или Лины Кавальери.

В любой табачной лавчонке, имевшей, как правило, и писчебумажные товары, можно было найти открытки с изображением «первой красавицы мира» итальянки Лины Кавальери, заснятой в разных позах. Были открытки и с другими красавицами: француженки Клео де Мерод, увековечившей свое имя введенной ею гладкой, на прямой пробор, прической, совсем закрывавшей уши (женские головки всего мира отдали дань этой модной прическе «Клео де Мерод», но говорили, что сама красавица вынуждена была прибегнуть к ней из-за того, что у нее была отрезана половина левого уха); испанской танцовщицы Гвереро; однофамилицы Лины Кавальери — Марии Кавальери и шансонетки Отеро. Но никто из них не был так популярен, как Лина Кавальери. Имя ее в России было так же известно, как швейные машины Зингера, булочные Филиппова, как зубной элексир «Одоль» или молочные магазины Чичкина…

И вдруг Лина Кавальери появилась в Москве, но не в витринах табачных магазинов, где ее привыкли видеть. Ее имя красовалось на афишах оперы Зимина, объявлявших о гастролях Лины Кавальери, оказавшейся оперной певицей. Анонсировались первые ее выступления в «Травиате».