Записки тюремного инспектора

Хронологически события происходили в следующем порядке. Первым, то есть 26 ноября, из Константинополя в бухту Которскую прибыл американский миноносец № 206, на котором было всего 38 русских. Отношение командира миноносца и всей команды к пассажирам было исключительно хорошее, предупредительное и сердечное. Кормили отлично. Публике были предоставлены все удобства, какие только можно было дать в плавании. Мы знали это от семьи генерала Стремоухова, следовавшей на этом миноносце. Вера Николаевна Стремоухова, супруга генерала, отлично говорит по-английски и много беседовала с командиром миноносца. Она восторженно вспоминает этого культурного и благородного человека и говорила нам, что это не первая ее встреча во время катастрофы с американцами. В Константинополе, разыскивая мужа, она очутилась на борту военного американского судна, и там тоже американцы были в высшей степени предупредительны. Она помнит, как, несколько растерявшись, она хотела обратиться к командиру крейсера, но последний предупредил ее и, идя ей навстречу, сказал: «Я рад видеть вас на борту своего корабля, чем могу служить?»

Миноносец прибыл в Которо раньше, чем из Белграда было дано знать о Крымской катастрофе и направлении беженцев в Сербию. Тотчас же, не выжидая распоряжений из Белграда, сербские власти совместно с местным сербским обществом и русскими беженцами прошлогодней эвакуации по собственной инициативе начали устраивать питательный пункт и подготавливать помещение для лазарета. Во главе этих организаций стали m-m-me Киклич с мужем - начальником местной бригады (полковник Киклич, серб, женат на дочери какого-то русского профессора), m-me Туманович, урожденная Апухтина, вышедшая замуж за сербского офицера, m-me Санников,m-me Камненович и др.

Работа шла дружно, говорила нам Вера Николаевна, которая с первого же дня начала работать на питательном пункте. Дамы не гнушались грязной работы и даже сами мыли полы. Мужчины приготовляли кухни и исполняли тяжелую работу. Г. Киклич и сербский военный врач Хорлай, как истые друзья России, говорят, отдались всей душой делу помощи русским, так что впоследствии г. Кикличу был преподнесен адрес от беженцев.

Почти тотчас в Которо прибыл французский пароход «Сюже», переполненный сверху всякой нормы крымскими беженцами. На нем свирепствовал тиф, и потому пароход, не разгружаясь, был поставлен в карантин. С берега было видно, что «Сюже» как мухами облеплен людьми, и, конечно, чувствовалось, что там настоящий ад, но помочь им было невозможно. Продовольствие на пароход подавалось с берега, и это все, что возможно было сделать.

Спустя несколько дней в бухту вошел американский пароход «Истрим-Виктор» («Эспир»), снявший в константинопольском рейде с парохода Рион свыше 1400 беженцев. Этот пароход принадлежал американскому миллиардеру, везшему в Севастополь рельсы и паровозные части для армии г. Врангеля. Вся команда на пароходе была американская. По общему отзыву, отношение владельца корабля и команды было исключительно хорошее. На пароходе находилось более 10 беременных женщин. Им и детям тотчас же было отведено лучшее помещение на кормовой части и предоставлены все возможные удобства, до ванны включительно. Кормили американцы за свой счет сытно и отлично. На пароходе не было ни одного голодающего. Всем была дана возможность умыться, почиститься, переодеться. Неимущим американцы выдавали белье, мыло и вообще помогали чем можно. У них был свой врач, американец, который вникал во все мелочи корабельной жизни и приходил на помощь там, где это было нужно.

В результате пароход прибыл в Которо благополучно, и на нем почти не было больных. Одна из женщин родила в пути, окруженная всеми заботами, а другая (жена полковника Чернова, с которой мы познакомились потом в Загребе) родила тотчас по вступлении на берег. После «Истрим-Виктора» в Которо прибыл переполненный беженцами французский пароход «Сиам», и с этого дня начались тяжелые испытания для русских беженцев. На «Сиаме» был тиф во всех его видах, оспа и другие болезни. В сущности говоря, на нем почти все были больные. Тиф продолжался более месяца, и потому пароход не разгружался, а стоял в море, выдерживая карантин. Немытые, грязные, покрытые вшами, валяясь вповалку в трюмах, на палубе под открытым небом, больные и здоровые вместе, не сменяя белья больше месяца, полуголодные, эти несчастные люди переживали невероятные муки.