Записки тюремного инспектора

Пароходу не разрешили даже стоять в бухте, а отправили на рейд. Дождливые декабрьские дни с холодным ветром и разыгравшейся бурей делали существование на этом пароходе крайне тяжелым. Пища доставлялась на пароход из Бакара, но два дня было таких, что подвезти ни супа, ни хлеба было совершенно невозможно, и все пассажиры были двое суток совершенно без пищи. «Херсон» стоял на рейде три недели, выдерживая карантин, но и потом, при разгрузке его, к беженцам с парохода «Херсон» относились с предосторожностями и выдерживали их в госпиталях и в вагонах ж.д.

Мы не знаем, как дело обстояло в море, но знаем, что после разгрузки «Херсона» в вагонах в Бакаре умерли 14 человек. Борьба с тифом продолжалась в Бакаре долго, и мы знаем, что командированный в Бакар русский священник заразился там сыпным тифом и умер. Впрочем, на кладбищах на побережье Бакар русских могил не так много. По справке, добытой нами в Загребе у уполномоченного Красного Креста П. М. Боярского, в Бакар высадилось всего около 7000 беженцев, в то время когда в бухте Которской выгружено более 14 тысяч человек и в Дубровник - 3000.

Население Бакар относилось совершенно иначе к русским, чем в Которо. Хотя, говорил нам секретарь Боярского Г О. Бондарук-Везимов, бывали отдельные случаи внимания к русским, но в общем отношение было плохое, причем было много возмутительных случаев. Так, например, нанимая подводы для больных, Бондарук договорил хорватов, которые назначили за подводу по 270 динар. Когда П. М. Боярский согласился на эту сумму, они потребовали 500 динар и сказали, что через 10 минут цена будет еще дороже. Когда Боярский согласился и на эту цену, они потребовали 600 дин. Сидя за стаканом вина в гостиане, хорваты издевались над Бондаруком, когда он бегал от Боярского к мужикам и обратно.

Нам говорили в Костайнице, что в Хорватии вряд ли русские встретят хороший прием. Хорваты тяготеют к Австрии и ненавидят сербов. Между сербами и хорватами существует непримиримая вражда, и естественно, что, видя в русских союзников сербов, хорваты будут относиться к русским враждебно. Тем не менее мы уже знали, что местами и в Хорватии русских встретили очень приветливо, а некоторые хорваты оказали беженцам исключительно радушный прием.

Сбивал с толку большевизм. В лице русских беженцев рабочие массы видели контрреволюционеров, и на этой почве возникали всякого рода осложнения. В Загребе, например, где все рабочие и низшие служащие заражены большевизмом, отношение к русским определялось не национальными взаимоотношениями, а проявлением большевизма. Достаточно было появиться в городе в форме, чтобы вызвать злобное отношение местных большевиков.

* * *

Мой брат Николай Васильевич получил через профессора Лапинского из Загреба предложение занять место ассистента при Институте экспериментальной медицины в Загребе. Мы решили не расставаться. Мне очень не хотелось ехать в Загреб, где, по слухам, к русским относились плохо, и к тому же я чувствовал себя еще очень слабым, но обстоятельства складывались так, что нужно было ехать. Нам было жаль уезжать из Костайницы. Проводы носили сердечный характер. Дамы нанесли на вокзал массу цветов, а m-me Шпицин преподнесла мне громадный торт. Наш отъезд совпал с радостным известием. Газеты сообщали о восстании в Кронштадте и повсеместных выступлениях против советской власти. Мы выехали из Костайницы 8 марта (24 ст. ст.), но решили связи с Костайницей не терять. В вагоне я подобрал брошенную хорватскую газету, в которой сообщалось, что Петроград и Москва в руках повстанцев. Советская власть бежала в г. Новгород.

Загреб (по-немецки Аграм) - столица Хорватии, большой европейский центр с немецкой культурой. Почти 60% населения говорит по-немецки. Медицинский факультет помещается на окраине города, на горе, именуемой Шалата (Salata). Профессор Микуличич, патрон брата, хорват, встретил нас любезно и говорил с нами по-немецки. Первые дни мы помещались в общем корпусе, в комнате возле анатомического института, откуда шел отвратительный запах. Через несколько дней нам была предоставлена меблированная комната в небольшом флигеле, где уже жили две русские студентки К. А. Кутепова и Г. О. Липская.

В Загребском университете было уже более 40 студентов и наши русские профессора: Лапинский и [нрзб. - Сост.]. В политехникуме были русские профессора Тимошенко и Плотников. Во время войны здание медиц. факультета было занято под лазареты, имущество которых осталось в распоряжении университета для будущих клиник. Вот почему нам посчастливилось. Профессор Микуличич предоставил нам две отличные кровати, одеяла, подушки, простыни, полотенца и выдал в пользование посуду: тарелки, ножи, вилки, ложки, стаканы и проч.