Записки тюремного инспектора

23 октября 1923 года исполнилось ровно четыре года с тех пор, как я ушел с добровольцами из Чернигова. Наступил пятый год моим испытаниям. Время идет быстро. Идут года. Мне перевалило уже за 50 лет. Усы и борода мои стали совсем седые. Поседел и мой брат Ник. Вас. Хотелось бы дожить до лучших времен и вернуться домой, увидеть своих и закончить жизнь на Родине. Я не чувствую еще своих лет и мог бы еще поработать и послужить Родине. Конечно, при первом призыве русских людей к делу я буду там, где буду нужен. Физически я чувствую себя бодро и всегда готов взять винтовку в руки.

Убивает лишь тяжелая моральная сторона жизни - повсюду мрачно, безнадежно и нет признаков возрождения. Бывают дни, недели и целые месяцы, когда мрак этот сгущается, и даже со стороны больно смотреть на эту тяжелую обстановку жизни русских людей. Ноябрь и декабрь - это были чуть не самые мрачные дни в госпитале. Каждый день приносил что-нибудь новое, неприятное, гнетущее, тревожное и безысходное. Как нарочно, все это группировалось в эти пасмурные дни глубокой осени и с болью отзывалось на душевном состоянии.

Прежде всего в эти пасмурные дни мы получили целый ряд печальных писем. Кира Петровна извещала нас о внезапной смерти инженера А. В. Силича, за которого она собиралась выйти замуж. Доктор Кильман спешно писал мне, что мой земляк доктор Любарский спился и находится в таком состоянии, что вряд ли протянет еще месяц. Со своей стороны Любарский вызывал меня к себе, говоря, что он совсем плох. Мы решили Любарского привезти в госпиталь, чтобы он умер возле нас.

В эти же дни из Загреба приехал лечиться студент Добасевич и сказал мне, что умер земляк мой М. Н. Малахов. Он скоропостижно скончался на каком-то вокзале, и родственники его, в частности дочь, m-me Савич, живущая в Загребе, узнали об этом только через месяц. О. Карпеко, институтка, отец которой умер от тифа при эвакуации, сообщила мне, что, по полученным ею из России сведениям умерла ее мать, так что она остается теперь круглой сиротой. Большим для меня горем была полученная через m-me Антонович-Горинскую весть из России о смерти моих ближайших черниговских друзей И. Г. Рашевского и Н. Н. Ясновской.

И все эти неприятности начались с первых же чисел ноября месяца. 1 ноября у хорват большой праздник «поминовения», когда с утра на кладбище приходит масса народу с цветами, венками, букетами и, зажигая свечи на могилах, поминает своих близких покойников. Это делается значительно торжественнее, чем в России, а в больших городах, говорят, это грандиозное зрелище. В это день сестра Л. А. Янковская с доктором Пономаревым и делопроизводителем Шарепо-Лапицком пошли на кладбище посмотреть этот праздник и навестить наши русские могилы.

Сестра Янковская была душеприказчицей одного из покойников, который между прочим завещал ей поставить на его могиле небольшой памятник и вставить в него его фотографическую карточку. Сестра выполнила его волю. «Каково же было мое состояние, - рассказывала нам сестра Янковская, - когда я увидела на месте фотографии пустое место, а фотографию - лежащую разорванной на соседней русской могиле». Сестра страшно взволновалась и начала громко возмущаться, обращаясь с резкими выкриками к находящейся на кладбище толпе. Как вспыльчивый и несдержанный человек, Янковская вышла из себя и, горячась, подняла крик. Однако горячность сестры вызвала только насмешки мальчишек и улыбки взрослых. Но затем, когда сестра стала выкрикивать, что она опубликует это в газетах и называла окружающих дикарями, к ней подошел старик и сказал: «Не волнуйтесь. Это сделали мальчишки, которых мы накажем».

Конечно, об этом сейчас же узнал весь госпиталь, и возмущению не было конца. Никто не сомневался в том, что, как только мы уедем отсюда, русское кладбище будет снесено. И это особенно чувствовали те, кто сводил последние счеты с жизнью и отлично понимал, что их могила будет здесь, на чужбине. Тем более остро чувствовалось это, что в последние дни упорно циркулировали слухи о том, что Гербовецкий госпиталь будет скоро закрыт. Я сам думал об этом, и так страшно мне казалось отстать от своих русских даже покойником, и я не хотел бы оставлять свои кости на чужой земле, среди чуждого мне народа.

17 ноября мой брат был вызван в Белград, и никто не сомневался, что он вызван именно по этому поводу. Сербы отказываются дальше содержать русские учреждения и сокращают кредит. Макошинский госпиталь уже закрыт. Теперь на очереди Гербовецкий госпиталь. Панчевский госпиталь содержится больше на частные пожертвования.