Записки тюремного инспектора

Я вижу вокруг себя только горе, отчаяние, муки и полную безнадежность. Я вспоминаю то милое общество, которое летом казалось так хорошо настроенным и беспечно проводившим время в парке. Теперь отовсюду получаются сведения: тот умер, тот голодает, тот кончил жизнь самоубийством, тот никак не может устроиться и т.д. Теперь и нам с братом предстоит перемена жизни, и бог знает как придется устроиться... Я долго еще сидел на мостике, прежде чем вернуться домой. Спешить было некуда. Ко мне подошел проходивший хорват и попросил милостыню. Я дал ему динар и подумал: а нам они скоро откажут в помощи, а может быть, и выгонят нас отсюда.

Вечером в госпитале был очередной музыкальный вечер-концерт, как эти вечера называли в госпитале. Ник. Вас. играл отвратительно, и у меня не было никакого настроения, и это был, кажется, первый вечер, что мы не могли дотянуть до конца. Впрочем, Ник. Вас. нездоровилось.

На следующий день он слег. Доктора констатировали у него воспаление легких. Начались томительные дни ожидания кризиса.

Как раз в это время в госпитале проживал уполномоченный Красного Креста Евреинов с супругою, приехавший лечиться у моего брата. Тревога была большая. Евреинов передал управление госпиталем доктору Позднякову и делал распоряжения на случай смерти Ник. Вас. Лечил брата П. И. Пономарев. Незадолго перед этим мне стало ясно, что в жизни брата произошла перемена. Еще с весны Ник. Вас. гулял постоянно со своей пациенткой Н. П. Лагус, и когда она, закончив лечение, наняла себе комнату на хуторах, Н. В. постоянно бывал у нее. И Надежда Петровна часто заходила к нам. Брат решил жениться, несмотря на то что у Н. П. был мальчик Валя, которому не было еще двух лет. Н. П. имела мужа, но разошлась с ним еще до этого. Теперь Н. П. ухаживала за больным братом, и я как бы остался в стороне.

К моему благополучию, как раз в это время приехала лечиться у Ник. Вас. А. А. Окулич. Александра Андреевна пришла в ужас от тех нервнобольных, в палату которых ее поместили, и Н. В. предложил ей проводить время у нас. M-me Окулич оказалась очень симпатичной, и я был рад, что первые дни болезни брата я был не один. Александра Андреевна проводила все дни у нас. Мы вместе обедали, ужинали, пили кофе и коротали время в смежной комнате. Я очень сожалел, когда за Ал. Андр. приехал муж и увез ее, не дождавшись кризиса болезни брата.

К Рождеству брат начал поправляться. Опасность миновала, но еще долго Ник. Вас. был нездоров. Тяжкая болезнь его в связи с предстоящей в скором времени ликвидацией госпиталя послужили резким переломом в жизни госпиталя. Евреинов уехал, предложив А. Н. Позднякову место врача в Панчевском госпитале. После праздников Поздняковы должны были уехать. Доктор Пономарев тоже уже получил предложение принять место врача при Харьковском институте.

С первого января штат служащих, как равно и число больных, уменьшается на одну треть. Приток больных прекратился. Прекратились и наши литературные и музыкальные вечера. В коридорах появились громадные деревянные ящики. Началась упаковка имущества. В госпитале стало мрачно. Изменилось настроение и у нас в квартире. Брат был еще слаб и ходил в шубе. Выходивши брата, Н. П. Лагус с мальчиком осталась жить у нас. <.. .>

* * *

Я видел одинаково стойкость и героизм русских людей как там, в России, при большевиках, так и здесь, в беженстве и предшествующем ему периоду борьбы с большевиками. И я даже думаю, что разложение в беженской массе пошло дальше, чем в России, где люди страдают морально значительнее, чем мы. Я видел, с каким любопытством публика шла посмотреть на m-me Духонину, пробывшую при большевиках в Советской России более 4 лет. На нее смотрели как на прибывшую из другого мира, с другой психологией, с другими представлениями и понятиями, а на детей смотрели как на зверьков.

Я не верил этому и недоверчиво отнесся к словам жены доктора Позднякова, Зинаиды Николаевны, которая после визита Е. П. Духониной говорила мне: «Вы знаете, у нее на лице запечатлелся весь ужас пережитого. Она совсем другая, не такая, как мы, а дети. сейчас видно, что они из большевистской России». Я подошел иначе к Е. П. Духониной, и скоро мы стали большими друзьями. Необыкновенною симпатиею к Евгении Павловне прониклась и уважаемая З. Н. Позднякова, эта умная женщина, которая не раз потом упрекала себя в том, что могла внушить себе такой вздор.

Мы оба признали, что Евгения Павловна, несмотря на ее тяжкие переживания в советской России, сохранилась во всех отношениях лучше нас. Воспитанная, сохранившая душевную чистоту, непоколебленная в своих взглядах, отстаивающая культурные традиции интеллигентного человека, Евгения Павловна радовала нас тем, что по ней мы видели, что русская интеллигенция в советской России не уничтожена и, когда наступит время, она проявит себя, сбросив тяжелые цепи гнетущего большевизма.