Записки церковного сторожа

Ни к чему хорошему эти подарки, конечно же, не приводят. Вместе с папиросой Иван Бездомный получает шизофрению; Степан Лиходеев оказывается сначала в Ялте, а потом в тюрьме; деньги Воланда превращаются в бумажки, а женская одежда попросту исчезает и т.д. и т.п.

Простой вопрос: неужели ничего реального Воланд людям не подарил?

Ответ, да, подарил. Что?.. То, что он хотел, иными словами, свой замысел. И хотя этот подарок не материален, он переходит от героя к герою. На последней странице романа Мастер называет Ивана Николаевича своим «учеником». Вывод напрашивается сам собой, их судьбы связаны не только чисто механически, (один дает знания, другой получает) но и чем-то большим – тем подарком Воланда, о котором сказано чуть выше. Правда, Мастер уже подошел к финалу своей жизни, а Ивану Николаевичу, судя по всему, предстоит еще что-то сделать.

Рассмотрим все с самого начала. Какие метаморфозы произошли, например, с Мастером после выигрыша ста тысяч рублей? (То, что это щедрый спонсорский взнос, точнее говоря, аванс Воланда – сомневаться не приходится). Мастер сменил комнату и сел писать роман. Наверное, тогда он испытывал вдохновение?.. Несомненно!

А что произошло с Иваном Николаевичем после его встречи с Воландом на Патриарших прудах?.. Испытал ли он вдохновение? Безусловно! Но поскольку творческие способности советского поэта Воланду тогда не требовались, это «вдохновение» приняло форму забега по Москве в кальсонах, драки в ресторане и попытки выброситься в окно в сумасшедшем доме. Но это тоже подъем сил. При чем не меньший, чем у Мастера во время написания романа. Иванушка тоже «написал» книгу, правда, эта книга пока вдруг приняла форму медицинской карты с записями дежурного врача. Но только пока, иначе зачем в финале книги Мастер говорит Иванушке о продолжении романа?

При кажущейся разнице жизненного пути Мастера и Иванушки, они похожи своей внутренней сутью. Вот Мастер рассказывает о себе:

«Статьи не прекращались. Над первыми из них я смеялся… Что‑то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон. Мне все казалось, – и я не мог от этого отделаться, – что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим…»

А Иванушка?.. Ему тоже вдруг приспичило обвинять своих ближних в грехе неискренности.

«– Типичный кулачок по своей психологии, – заговорил Иван Николаевич, которому, очевидно, приспичило обличать Рюхина, – и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария. Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, который он сочинил к первому числу! Хе‑хе‑хе… «Взвейтесь!» да «развейтесь!»… А вы загляните к нему внутрь – что он там думает… вы ахнете! – и Иван Николаевич зловеще рассмеялся».

Мне почему-то совсем не хочется говорить, что оба – и Иванушка, и Мастер – неправы. Воланд определенно дал им некий дар видеть (или чувствовать) в ближнем ложь. Впрочем… Он ли дал? Может быть, только открыл, а дар был заложен изначально Кем-то Другим? Давайте представим себе следующую ситуацию: допустим, вы подошли к окну, стекло покрыто слоем грязи, и вы почти ничего не видите. Причина неприятности – брызги из-под колес машин и уличная пыль. Добрый прохожий решил помочь вам и протер носовым платком стекло с наружной стороны. Образно говоря, после такой помощи у вас открываются глаза. Но кто создал окно? Разве прохожий? Нет, строитель.

Есть ли еще что-то общее в том, что стало происходить с Мастером и Иваном после встречи с Воландом?

Улыбнусь: огромное да!