Записки церковного сторожа

Во-первых, Иванушка встречается в больнице с профессором Стравинским, который, призывая его «рассуждать логически» (человеческая логика против логики Сатаны!) фактически убеждает своего пациента не столько в том, что он сошел с ума, а в том, что у него нет выхода кроме смирения перед тем, что с ним произошло. «Кислород попробуйте и ванны…» – вот и все что может предложить врач. Конечно, глупо гоняться за «консультантом» на мотоциклете с пулеметом, но и выход «по Стравинскому» – ванна – не менее нелепа с точки зрения противостояния Воланду. Во-вторых, знакомый Мастера Алоизий Магарыч делает, примерно, то же самое, то есть «совершенно точно объясняя Мастеру, почему роман не мог быть напечатан». Задачи Стравинского и Магарыча, при всей разнице ситуаций в которые попали Иван и Мастер идентичны – заставить своих «пациентов» прекратить попытки найти какой-то выход. Ни-че-го не делать!.. В больнице Мастер так и говорит Иванушке: «Вы уже попробовали и хватит».

А что общего между профессором Стравинским и Алоизием Могарычом? Их незаурядный ум. После того, как Мастер и Иванушка начинают верить своим новым знакомым, их болезнь вступает в жесткую фазу обострения.

Казалось бы, между Стравинским и Алоизием есть и существенная разница – Алоизий предал Мастера, «написав на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу», а Стравинский ничего подобного не делал. Но если Мастер сам написал свою книгу, то «книгу» Иванушки врачи написали за него. Книга Мастера – кощунственное и лживое «евангелие», а «книга» Иванушки?.. Насколько верна была помощь Стравинским, если встреча Ивана с Воландом все-таки была реальна?

В более ранних вариантах «Мастера и Маргариты» (варианты 1934-36гг.) Иванушка, после разговора со Стравинским просит Евангелие в надежде разобраться в ситуации.

«– Понял, – твердо сказал Иван, – прошу выдать мне бумагу, чернила и Евангелие.

– Вот и славно! – воскликнул покладистый Стравинский, – Прасковья Васильевна, выдайте, пожалуйста, товарищу Попову бумагу, коротенький карандаш и Евангелие.

– Евангелия у нас нет в библиотеке, – сконфуженно ответила Прасковья Васильевна.

– Напрасно нет, – сказал Стравинский, – нет, нет, а вот, видите, понадобилось. Велите немедленно купить у букинистов».

Кстати, эту главу Булгаков так и назвал «Ошибка профессора Стравинского». Но в чем ошибся профессор?.. В том, что Иванушке так и не дали Евангелие?

Давайте представим себе еще одну гипотетическую ситуацию: в комнате, на подоконнике стоит стакан воды. В комнату заходят два человека. Один из них хочет пить, другой – нет. Вопрос: кто из вошедших увидит стакан воды? Ответ прост: тот, кто хочет пить. Иванушка несомненно хотел «пить», хотя его рывок к вере (иконка!) был и спровоцированным и чисто инстинктивным. Но подчеркну: жажда была! Не было «воды».

В одной из своих притч Кафка рассказывает о человеке, который очень долго стоял у распахнутых ворот и боялся войти в них, потому что перед воротами стоял ангел с огненным мечом. В конце концов, измученный человек спросил ангела: «Для кого открыты эти ворота?» Ангел ответил: «Эти ворота были открыты только для тебя одного. Теперь я пойду и закрою их». Но в Москве лишенной веры, в Москве, где на месте храма Христа Спасителя – «маленькие, обреченные на снос лачуги» – этих ворот просто нет. А в больнице Стравинского возле некоего подобия этих ворот не ангел, а санитар со шприцем, а позже – жена и с тем же медицинским приспособлением.

Если сравнивать дальнейшее течение болезни Мастера и Ивана, в них снова можно найти общее и это общее – упадок и деградация личности. У мастера это выражается в откровенном проявлении страха, при чем не связанном с появлением критических статей.

«А затем, представьте себе, наступила третья стадия – страха. Нет, не страха этих статей, поймите, а страха перед другими, совершенно не относящимися к ним или к роману вещами. Так, например, я стал бояться темноты. Словом, наступила стадия психического заболевания…»

Говоря простонародным языком Мастер превращается в дурака. А Иван?.. А у Ивана Николаевича после «горячего молока и укола» появляется «интерес к Воланду», при чем сам Воланд квалифицирует «нового» Ивана как дурака: