Записки у изголовья

Стоя у подножия башни, я глядела на них. Они были в придворном наряде: на каждой китайская накидка, несколько тонких платьев одного и того же цвета и пурпурные шаровары. Казалось, они спустились прямо с неба, хотя, пожалуй, нужен был слишком большой полет воображения, чтобы принять их за небесных фей.

Были там и другие придворные прислужницы в столь же юном возрасте, но они не посмели подняться на башню вслед за более сановными фрейлинами и лишь завистливо поглядывали вверх. Вид у них был очень забавный.

Когда наступили сумерки, пожилые дамы присоединились к молодым и все вместе отправились в управление Левой гвардии. Некоторые из них стали так шумно веселиться, что бывшие там чиновники всерьез рассердились и стали им выговаривать:

— Так вести себя не подобает! Пристойно ли дамам взбираться на кресла, предназначенные для верховных сановников? А эти скамьи для высших должностных лиц, вы их опрокинули и попортили…

Но дамы не стали слушать.

Крыша павильона была по-старинному крыта черепицей, и от этого в нем стояла ужасная жара. Мы проводили все дни на вольном воздухе, не прячась за бамбуковыми шторами, и даже ночью покидали дом, чтобы поспать в саду.

С потолка то и дело падали сороконожки. Под застрехами прилепились осиные гнезда. Осы роями кружились вокруг нас, и мы себя не помнили от страха.

Придворные сановники навещали нас каждый день и нередко засиживались до поздней ночи.

Один из них продекламировал, к нашему общему смеху:

— «Кто б поверить мог? [266] Перед храминой Великого совета ныне сад ночных увеселений…»

Настала осень, но даже с северной стороны, откуда она пришла, не повеяло на нас холодным ветром. Было все так же душно. Наверно, тесный дом был тому причиной. Лишь цикады стрекотали совсем по-осеннему.

На восьмой день седьмой луны государыня должна была вернуться в императорский дворец. Накануне, в ночь праздника Танабата, две звезды, Пастух и Ткачиха, казались ближе друг к другу, чем обычно, может быть, оттого, что здесь в саду и в доме было так тихо…

Однажды, в последний день третьей луны, к нам пришли государственный советник Таданобу, второй начальник гвардии Нобуката и младший секретарь Митиката. Я вышла к ним вместе с другими придворными дамами.

Посреди беседы я неожиданно спросила у Таданобу:

— Какое стихотворение прочтете вы завтра?

Немного подумав, он ответил мне [267]:
В четвертый месяц в нашем мире…

Замечательно! Вспомнить сразу о событии, уже ушедшем в прошлое, и к месту процитировать поэму — этим мог бы гордиться любой! А ведь мужчины не похожи на нас, женщин: нередко умудряются запамятовать даже собственные стихи…

Я была восхищена. Но, кроме нас двоих, никто ничего не понял: ни дамы позади бамбуковой занавеси, ни придворные, сидевшие на открытой веранде.

* * *

В начале четвертой луны [268]возле одной из дверей, ведущих в галерею, собралось множество придворных. Сумерки сгустились, и постепенно гости начали покидать нас. Остались только То-но тюдзё (Таданобу), Гэн-но тюдзё (Нобуката) и один куродо шестого ранга. Они беседовали с нами обо всем на свете, читали сутры, декламировали японские стихи…

— Уже светает, — сказал кто-то из них. — Пойдем домой.

И тогда То-но тюдзё внезапно произнес:

Роса на рассвете — слезы разлуки [269]…

А Гэн-но тюдзё присоединился к нему, и в два голоса они превосходно прочли поэму о встрече двух звезд в ночь седьмой луны.

Что-то ваша Ткачиха очень спешит в этом году, — насмешливо заметила я. — Спутала осень с весною.

То-но тюдзё был заметно уязвлен.

— Просто мне вдруг пришел в голову один стих из поэмы о разлуке на заре… Больше ничего. А вы уж сразу придрались! В вашем присутствии лучше не припоминать старые стихи. Как раз пожалеешь. И невесело засмеявшись, он попросил: — Не говорите никому. Я стану мишенью для насмешек.

Тем временем совсем рассвело.

— Такой урод, как я, похожий на бога Кацураги [270], не может здесь долее оставаться, — с этими словами он ударился в бегство.

Когда наступил день седьмой луны, я очень хотела напомнить Таданобу об этом случае. Но он получил чин государственного советника. Как могла я с ним увидеться? Думала было передать ему письмо через дворцового служителя, но, к счастью, он сам посетил меня в день праздника Танабата.

Я очень обрадовалась. Только вот как мне быть? Прямо, без обиняков, завести речь о том вечере в саду? Тогда Таданобу сразу вспомнит наш разговор. Может быть, лучше вставить какой-нибудь беглый намек? Таданобу склонит голову набок с удивленным видом: что, мол, за странность такая? Вот тут-то я и напомню ему…

Но где там! Он помнил все так хорошо, как будто это случилось вчера, и, поймав мой намек на лету, сразу ответил мне без малейшей запинки. Право, он был достоин восхищения.

Я несколько месяцев ожидала, когда же наступит праздник Танабата… Должна сознаться, у меня причудливая натура. Но неужели Таданобу все это время держал ответ наготове?

Ведь вот Нобуката, бывший с ним тогда, и думать забыл о том разговоре.