Записки у изголовья

— Разве вы не помните, — спросил его Таданобу, как тогда на заре она упрекала меня в ошибке?

— Правда, правда! — поддакнул Нобуката, посмеиваясь.

Все же он большой простак.

* * *

Разговаривая об отношениях между мужчинами и женщинами, мы с Таданобу нередко пользовались терминами игры в шашки «го», как, например:

«сделать рискованный ход»,

«перекрыть все подступы»,

«маневрировать осторожно»,

«сбросить все шашки с доски и окончить игру».

Никто не понимал нас.

Но когда мы вели с Таданобу такой секретный разговор, Нобуката всегда вмешивался.

— Что такое? Что такое? — приставал он к нам с расспросами.

Я отказалась объяснить. Тогда он пошел к Таданобу с упреками.

— Очень дурно с вашей стороны. Почему вы не хотите посвятить меня в вашу тайну? — обиженно говорил он.

Таданобу по дружбе уступил его настояниям, и Нобуката немедленно захотел показать мне, что ему все известно. Он пришел к нам и вызвал меня.

— Есть ли здесь шашечная доска? — спросил он. — Я, право, играю не хуже, чем господин То-но тюдзё. Не отвергайте мои таланты.

— Если я позволю шашкам любого игрока вторгаться на мое поле, ответила я, — не скажут ли обо мне, что нет у меня в игре твердых правил?

Нобуката рассказал обо всем Таданобу, и тот остался очень доволен мной.

— Удачно нашлась, — заметил он.

Что ни говори, а я люблю людей, которые не забывают прошлого.

Однажды, после того как было решено возвести Таданобу в чин советника, я сказала в присутствии императора:

— Господин То-но тюдзё превосходно декламирует китайские стихи. Кто же теперь прочтет нам: «Сяо в стране Гуйцзи проезжал мимо древнего храма [271]…» Ах, если бы помедлить еще немного с его назначением! Жаль с ним расставаться.

Государь засмеялся:

— Хорошо, я скажу ему, о чем ты просила, и отменю назначение.

Но все же Таданобу стал советником, и мне, по правде говоря, очень его не хватало.

Нобуката явился ко мне с видом победителя, он ведь был уверен, что ни в чем не уступает Таданобу. Но я стала говорить ему:

— Господин советник может неповторимо оригинальным образом продекламировать стихотворение о ранней седине: «Он не достиг еще и тридцати [272]…»

— Ну и что же? Я не уступаю Таданобу в искусстве декламации. Даже превосхожу его. Вот послушайте! И он начал распевно скандировать стихи.

— Нет уж, никакого сравнения, — заметила я.

— Жестокие слова! Почему же я не могу декламировать так же хорошо, как Таданобу?

— Когда он читает стихи о ранней седине в тридцать лет, — ответила я, — его голос полон особого очарования.

Услышав это, Нобуката покинул меня с досадливым смешком.

Некоторое время спустя Таданобу посетил караульню дворцовой гвардии.

Нобуката отозвал его в сторону.

— Вот как меня упрекнула Сёнагон. — И он передал ему мои слова. Прошу вас, научите меня декламировать несколько строк из той китайской поэмы… — попросил он.

Таданобу улыбнулся и дал согласие.

Я ничего об этом не знала.

Вдруг слышу, какой-то человек подошел к моим покоям и читает стихи, прекрасно имитируя манеру Таданобу.

— Кто это? — воскликнула я.

— Вы изумлены, — ответил мне смеющийся голос. — Вчера господин советник посетил караульню дворцовой гвардии и преподал мне урок декламации. Я в точности перенял его манеру. Вы спросили меня: «Кто это?» — голосом, полным восхищения… Согласитесь, хорошо? поддразнивал меня Нобуката.

Мне понравилось, что он приложил столько труда. Он даже выучил ту самую поэму, которую я так любила. Я вышла к нему и вступила с ним в разговор.

— Я обязан моим искусством господину советнику, — сказал Нобуката. Готов поклониться ему до земли!

Я частенько приказывала служанке говорить гостям, будто отбыла во дворец, хотя на самом деле находилась у себя в комнате. Но только услышу, что ката скандирует стихи о ранней седине, как сейчас велю объявить:

— Госпожа у себя дома.

Я доставила несколько веселых минут государю, рассказав ей эту историю.

Однажды, когда император уединился по случаю Дня удаления от скверны, Нобуката приказал одному из младших начальников Правой гвардии по имени Мицу… (не знаю, как там дальше) принести мне записку. Она была набросана на сложенном вдвое листке бумаги Митиноку.

«Я думал навестить вас сегодня, — говорилось в ней, — но мне помешал День удаления. Хотите ли вновь послушать стихи: „Он не достиг еще и тридцати…“?»

Я ответила ему:

«Но вы давно оставили позади этот рубеж. Наверное, вам столько же лет, сколько было Чжу Май-чэню [273], когда он увещевал свою жену».

Нобуката снова обиделся и даже пожаловался государю, а государь, в свою очередь, рассказал об этом императрице.

— Откуда Сёнагон знает эту историю? — удивился государь. — Чжу Май-чэню было тогда под сорок, и Нобуката уязвлен. Говорит: «Она меня очень больно задела…»

«Нобуката совсем рассудка лишился», — подумала я.

162. «Госпожа Кокидэн [274] » — так стали именовать новую императорскую наложницу…