Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Две недели спустя Шатун вернулся в усадьбу с обеими бабами, сопровождавшими княгиню Варвару; они рассказали, что в дороге княгине становилось все хуже и хуже и, в конце концов, ее болезнь настолько усилилась, что им пришлось остановиться в первой попавшейся деревушке; барыня попросила привести врача, но все его старания оказались тщетными, и на исходе третьего дня их пребывания в деревне больная умерла.

Шатун отдал князю Алексею бумаги, подтверждающие эту скорбную утрату. Бумаги эти были свидетельствами, выданными градоначальником города, расположенного по соседству с той самой деревушкой, где скончалась княгиня, врачом, ухаживавшим за ней перед смертью, а также попом, ее похоронившим.

Князь Алексей взял все эти бумаги, и, прочтя, бережно убрал их в свой письменный стол.

Надо ли теперь тебе объяснять, батюшка Иван Андреевич, что княгиню Варвару задней дорогой снова привезли в розовый павильон, и барин с помощью этого черта Шатуна и двух его достойных приспешниц, Василисы и Уль-яшки, замуровал свою сноху в комнате, где и были найдены ее останки. А на место княгини, в карету, которая должна была доставить бедную женщину к мужу, посадили дочь конюха Никифора, больную лихорадкой. Аришка по дороге преставилась, и ее похоронили вместо Варвары под чужим именем!

Впрочем, все следы этого злодеяния были вскоре уничтожены. Шатун и его сообщницы недолго еще прожили на свете. На другой день после их возвращения князь Алексей приказал им немедленно покинуть усадьбу и отправиться в одну из его мыз на другом берегу Волги. Дело было осенью, и река еще до конца не встала; так что переправляться через нее было крайне опасно. Однако Шатун и обе бабы повиновались, ведь никто не смел перечить князю Алексею. Не успели они доплыть до середины реки, как их утлая лодка была затерта льдинами и опрокинулась, а сидевшие в ней люди попадали в воду и безвозвратно сгинули.

Услышав, что кто-то из наших утонул в Волге, мы побежали к реке и увидели там князя Алексея: он стоял на крутом берегу, заложив руки за спину; ветер сорвал с его головы шапку, и она валялась неподалеку на земле. Наш барин, с седыми, взлохмаченными волосами, неотрывно и спокойно смотрел, как быстрое течение уносит три трупа, которые временами появлялись на поверхности реки.

Когда три человеческих тела и утлая лодка, не сумевшая защитить этих людей, окончательно скрылись из вида, князь Алексей набожно перекрестился и, разумеется, прочитал молитву за упокой души тех, кто погиб на его глазах. Затем он подобрал свою шапку и вернулся домой.

Таким образом, все следы этого жуткого дела были потеряны до тех пор, пока вы не нашли в розовом павильоне тело, или, скорее, останки княгини Варвары. Так что не только казанские начальники, но и полиция всей России могли бы устраивать хоть двадцать обысков и столько же допросов, но ничего бы при этом не добились.

Однако в глубине души князя таились угрызения совести, подобно тому, как трупы утопленников были сокрыты на дне реки.

Поэтому, услышав вой покойной Арапки, барин решил, что пробил его смертный час, и не было ему покоя до тех пор, пока он не поведал мне свою страшную тайну.

Правда, два часа спустя, когда гроза прошла, снова заблестело солнце, и хозяину доложили, что охотники окружили пять-шесть кабанов, он сразу преобразился, забыл, что недавно произошло, или сделал вид, что об этом забыл, и подпрыгнул, как боевой конь, заслышавший звук трубы. Князь резво, словно двадцатипятилетний молодец, выбежал из домика и вскричал зычным голосом:

«По коням! По коням!»

Он вскочил в седло и умчался галопом, не успев даже как следует одеться и не попрощавшись со своим душеприказчиком Муранским.

Мы же ринулись за ним во весь опор по направлению к Юрагинскому лесу.

IX

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Через неделю мы вернулись в усадьбу.

В большой гостиной красовались сотня бутылок вина, большей частью пустых или опорожненных наполовину (только штук двенадцать или пятнадцать еще не были откупорены), а также пять-шесть початых бочонков водки. Все это говорило, если не о хорошем вкусе, то хотя бы о веселом времяпрепровождении собравшихся в доме людей; об этом же свидетельствовали взрывы смеха, гулкими волнами выплескивавшиеся через двери и окна.

В гостиной находились примерно тридцать гостей; каждый пил сколько хотел, и тот, кого от хмеля и усталости клонило ко сну, ложился, где придется: на паркетном полу, на роскошном диване, среди распростертых кругом тел, вытянутых ног и судорожно сжимавших горлышко бутылки рук; девки в нарядах языческих богинь пели непристойные песни и плясали срамные танцы.

Князь, не причесывавшийся, не брившийся и не пудрившийся уже несколько дней, сидел без кафтана, в одном камзоле и штанах, в огромном кресле, словно руководя этим шумным сборищем.

«Эй вы, черти и чертовки, — кричал он, — а ну-ка, веселее! Честное слово, вы нагоняете на меня смертную тоску».