Записки вдовца

Поэт! И так как время, в которое мы живем, неблагосклонно к людям, сколько-нибудь серьезно занимающимся стихотворством, то не себя ли я увидел внезапно состарившимся, в дешевом гробу, с открытым ртом, со сжатыми кулаками – сжатыми, да! – завернутым черт знает как в слишком узкий саван, из-под которого торчат тощие ноги; тело ужасно встряхивается от толчков, зубы лязгают друг о друга, а голова моя бьется из стороны в сторону о тесовые стенки гроба, мои седеющие волосы спутались на желтом лбу и из груди моей вырывается нечто вроде глухого стенания. И никого позади дрог. И какой-то удивленный прохожий задается вопросом: «Кто этот мертвец?..»

Так блуждал мой ум, когда я машинально обернулся, чтобы взглянуть назад на похоронные дроги, уже достигшие теперь середины улицы Фонтен; они все по-прежнему продолжали свою адскую скачку и никого по-прежнему за ними. При их проезде женщины и дети осеняли себя крестом столь же стремительно.

Мужчины обнажали головы…

И только теперь я припоминаю, что вследствие ли моего необычайного смущения или свойственного мне неисправимого и наивного презрения к бедности, я совершенно забыл поклониться этим дрогам, внушившим мне такие меланхолические, такие картинные и, возможно, такие пророческие мысли.

Сценарий для балета

I

Человек крепкого сложения и приятной внешности, совсем еще юноша, приходит на главную площадь большого города Германии.

Времена дорожных плащей о восьми пелеринах и старомодных муфт для пожилых людей.

Разумеется, день храмового праздника. Выход из церкви, пение органа за кулисами. Затем последовательное pas de deux изображает народное веселье, добродетельную любовь и вкусную трапезу, постепенно переходящую в обжорство. Грубоватая пирушка не замедлит опуститься до настоящего и откровенного пьянства. Одновременно и любовь принимает грубые формы и вскоре на сцене лишь публичные женщины и распутные мальчишки, от непристойного топота которых трещат половицы.

К ним, как и следовало, направляется чужеземец.

Так как он держит в руке бумагу, то иные из пляшущих и из прохаживающихся думают, что эта бумажка (на какую сумму?) предназначена им. Прелестные улыбки и манящие жесты. Одна из них, примадонна, бросается вперед на носках и, протянув руку со сложенными в дулю пальцами и откинутым мизинцем, выхватывает бумагу, затем убегает тремя прыжками и, прочитав ее, разражается беззвучными взрывами смеха; среди ослепительных roods de jambes она повторными жестами как бы дает прочесть ее также своим друзьям и подругам и подчеркивает приблизительно следующее содержание: «Покинутый ребенок. Слишком бедные родители. Ничего не знает ни о чем, даже не умеет говорить. Сжальтесь над бедным Гаспаром».

Шаловливый пируэт девушек успокаивает немного ошеломленного юношу, а парни в такт и радушно похлопывают его по плечу: у него прекрасные глаза, у простака, а ширина его плеч пророчит в нем крепкого малого.

Простак улыбается, смеется, целует парней в щеку, девушек в затылок – как вам это нравится? – и, став главным героем, изящный, смелый, полный веселого простодушии, вдвоем с примадонной пускается в танец, в котором участвует вся толпа. Занавес падает и подразумевается ночь грубых ласк и оргийного веселья, могущих иметь лишь дурной исход.

II

Случается то, чего следовало ждать. Гаспар – пропащий малый. Его более чем прискорбные повадки могут сравняться только с худшими в мире.

И все это в совершенной невинности, конечно. Плоть и кровь одни лишь говорят в нем громко, но очень громко и так логично!

Вот почему он заставляет примадонну (мы назовем ее Фредерикой), не слишком полную, но свежую и плотную блондинку, содержать себя – без злого умысла, о, нет! – но он находит, что это хорошо так, очень хорошо и тем более хорошо, что красавица была с ним с первой встречи так же мало строга, как и жеманна, и любит его, как любят эти женщины, когда они захотят, не раздумывая, без задней или какой-либо иной мысли, широко раскрыв объятия, не скупясь на поцелуи, всем телом.

И как предел дурного поведения, Гаспар упорно продолжает посещать распутных юношей, о которых упоминалось выше; это все милые веселые парни, добрые товарищи, но игроки, как сами кости, и ловеласы, как боги!

Какое дурное общество – эта веселая шайка!