Записки военного музыканта. Полная версия

Этот год сделал нас полу сиротами. Матери одно нужно было подумать о том, как теперь прокормить семь ребячьих душ, восьмой – Ефим в это время был в Томске, учился в университете. Мы переехали в меньшую, следовательно, более дешевую квартиру. Кое-что сразу срочно было распродано. При помощи друзей мать сумела открыть маленькую лавочку и занялась торговлей хозяйственными товарами и кое-как сводила концы с концами. Разруха и неурожай в 1920 году привели к сильному голоду и в Поволжье, и в Зауралье. Жизнь в Троицке стала очень трудной, мелкая торговля уже не могла обеспечить существование нашей семьи, и по совету своего брата дяди Миши мать, распродав всё, что оставалось, с большими трудностями достала билеты в товарный вагон, пассажирских вагонов тогда было недостаточно. Мы погрузились все, кроме Ефима и Аркадия. Аркадий вскоре после смерти отца ушёл добровольцем с частями Красной Армии. В вагоне кроме нас поместилось немало семей, видимо, как и мы, пытавшихся переместиться куда-нибудь к близким в менее голодные районы. Морозным декабрём 1921 года мы двинулись к Москве, и никто не мог предположить, что путь окажется очень длительным, трудным, сложным и даже трагичным.

В городе Сызрани

На станции “Батраки”, теперь эта станция носит другое название, кажется, "Октябрьск", должна была быть пересадка. Ехали мы до этой станции мучительно долго, и никто не мог предположить, что этой пересадке так и не суждено было осуществиться. Выгрузившись в зал ожидания станции “Батраки” мы, среди массы таких же беженцев, начали мучительное ожидание пересадки. Тиф и голод "косил" людей, не проходило дня, чтобы из этого зала ожидания не выносили одного-двух умерших. Посадка в нужном нам направлении не получалась, и было неизвестно, чем всё это кончится. Фактически мы были обречены. Ко всем бедам свалились ещё одна. Ночью во время сна у меня из-под головы вытащили мешок, в котором находились часть хороших и ценных вещей, так необходимых в нашем трудном положении. Спасение пришло неожиданно. В "Батраках", а вполне возможно, и повсюду, начала действовать специальная комиссия по борьбе с тифозной эпидемией, а следовательно, и по разгрузке станций и оказанию помощи беженцам. Неизвестно, куда бы нас отправили и где бы поместили, но было ясно что после того как мы "погостили" в зале ожидания ст. "Батраки", переброска в Москву откладывалась надолго. Мать вспомнила, что в городе Сызрани жил один хороший друг отца, то ли кум, то ли крёстный, троицкий сапожник. Об этом мать рассказала члену комиссии и стала просить, чтобы нас перебросили в Сызрань, рассчитывая на то, что из Сызрани до Москвы пересадки уже не будет.

В сильный, более чем 30 градусный мороз, получив от комиссии немного денег, нас погрузили на две попутные санные упряжки и отправили в путь. Проехав санным путём по замёрзшей матушке Волге более 12 километров, поздно вечером мы добрались до Сызрани. В одной из крайних избушек за определённую плату пристроились на ночлег. А утром выяснилось, что кроме платы мы ещё поплатились и плюшевым покрывалом, стащил его хозяйский сынок, как говорится, "дураков и в церкви бьют". У нас таких плюшевых покрывал было два, их красотой я всегда восхищался и даже сейчас, когда прошло более 56 лет, мне хорошо помнится тёмно-зелёный цвет, красивый замысловатый орнамент с крупными красивыми цветами внутри. Эти покрывала украшали в родительской спальне их кровати. Второе покрывало Лена сохраняла ещё очень долго, оно висело на стене над кроватью в её квартире в Москве на Литейном переулке.

И всё же день выдался удачным. Лена быстро разыскала друга отца. Мир не без добрых людей. Друг отца жил в полуподвальном помещении, и хотя жил бедновато, хорошо принял нас, предоставил маме с Леной угол, а нам "угол" на большой русской печке, где было темно и тесно, но тепло и уютно.