Записки врача общей практики

— Поверь, Джон: я желаю тебе счастья, которого ты заслуживаешь. А если в какое-то мгновенье испытала легкую растерянность, то лишь оттого, что знаю, насколько высока ставка. К тому же твое решение так внезапно и неожиданно! — Тонкая белая рука коснулась черного креста на груди. — Существуют моменты, Джон, когда нам необходимо руководство свыше. Если бы я могла убедить тебя обратиться к духовному…

Пренебрежительным жестом профессор отверг предложение.

— Бесполезно возвращаться к этому вопросу. Мы не можем дискутировать на эту тему. Ты делаешь широкие предположения, которые я не могу подтвердить. Таким образом, я вынужден поставить под сомнение твои исходные положения. У нас нет общего фундамента.

Сестра вздохнула.

— Ты лишен веры, — проговорила она тихо.

— Я верю в те великие силы эволюции, которые ведут человечество к неведомой, но возвышенной цели.

— Ни во что ты не веришь.

— Напротив, дорогая Ада. Я верю в дифференцировку протоплазмы.

Сестра грустно покачала головой. Только в данном вопросе она осмеливалась оспаривать непогрешимость брата.

— Прекратим бесполезный разговор, — заключил профессор, складывая салфетку. — Но, если не ошибаюсь, в семье назревает вероятность еще одного матримониального события. Не так ли, Ада? Что скажешь?

С игривым блеском в маленьких глазах он многозначительно подмигнул сестре. Та сидела неподвижно и водила по узору на скатерти щипцами для сахара.

— Доктор Джеймс Макмурдо О’Брайен… — звучно начал профессор.

— О, Джон, ради бога, не надо! — воскликнула мисс Эйнсли Грей.

— Доктор Джеймс Макмурдо О’Брайен, — неумолимо продолжил брат, — человек, уже оставивший заметный след в современной науке. Он мой первый и самый выдающийся ученик. Уверяю тебя, Ада, что его работа «Заметки относительно желчного пигмента, в частности уробилина», возможно, со временем получит статус классической. Можно без преувеличения утверждать, что он совершил революцию во взглядах на уробилин.

Профессор умолк, но сестра сидела молча, склонив голову, с румянцем на щеках. Маленький эбонитовый крест на груди поднимался и опускался в такт участившемуся дыханию.

— Тебе известно, что доктор Джеймс Макмурдо О’Брайен получил приглашение возглавить кафедру физиологии в Мельбурне. Он провел в Австралии пять лет, перед ним открывается блестящее будущее. Сегодня он покидает нас и уезжает в Эдинбург, а через два месяца отправляется в Австралию, чтобы приступить к исполнению новых обязанностей. Чувства его тебе известны, и только от тебя зависит, предпримет ли он дальнее путешествие в одиночестве. Честно говоря, не могу представить для образованной, культурной женщины миссии выше, чем пройти по жизни рядом с мужчиной, способным провести такое исследование, какое успешно завершил доктор Джеймс Макмурдо О’Брайен.

— Он не обращался ко мне, — пробормотала леди.

— Ах, существуют более тонкие знаки, чем речь, — покачал головой брат. — Однако ты побледнела. Вазомоторная система явно возбуждена. Артериолы сузились. Позволь попросить тебя взять себя в руки. Кажется, я слышу звук экипажа. Полагаю, сегодня утром тебе предстоит принять посетителя, Ада. А теперь позволь откланяться.

Быстро взглянув на часы, брат вышел в холл, а спустя несколько минут уже ехал в своем удобном, прекрасно оборудованном одноконном экипаже по выложенным брусчаткой улицам Берчспула.

Закончив лекцию, профессор Эйнсли Грей нанес визит в лабораторию, где расположил в определенном порядке научные инструменты, отметил, как идет процесс в трех различных бактериальных смесях, нарезал микротомом полдюжины микросрезов и, наконец, разрешил затруднения семи джентльменов, проводивших собственные исследования по такому же количеству отдельных научных тем. Добросовестно и методично завершив исполнение служебного долга, он вернулся в экипаж и приказал вознице ехать в поместье Линденс. По пути лицо сохраняло холодное, бесстрастное выражение, однако время от времени пальцы быстрым, резким движением поднимались к длинному подбородку.

Поместье Линденс представляло собой старомодный, увитый плющом дом, который когда-то считался загородным, но теперь был окружен длинными строениями из красного кирпича. Дом по-прежнему стоял в стороне от дороги, в глубине участка. К украшенному портиком арочному входу вела извилистая аллея из лавровых кустов. Справа виднелась лужайка, в дальнем конце которой в тени разросшегося боярышника сидела в садовом кресле миловидная леди и держала в руках книгу. Услышав стук калитки, она вздрогнула. Заметив ее, профессор свернул с дорожки, изменил направление и зашагал по лужайке.

— Как! Неужели не хотите войти в дом и встретиться с миссис Эсдейл? — спросила леди, быстро выходя из тени боярышника.