С другой же стороны, если колониальные войска делали это дело хорошо, то они сами признают, что оно им было до чрезвычайности противно. Они рыли землю потому, что у них были превосходные офицеры, которые побуждали их к этой работе, и потому, что они сами были ловкий народ. Но они ненавидели это от всей души и были убеждены, что оно не входит в круг их обязанностей. Если бы военные операции продолжались еще дня два, то, конечно, они отказались бы совсем от подобной работы и добыча ускользнула бы от них. Я должен заметить, что отныне во все возрастающем списке требуемых от хорошего солдата качеств искусство земляных работ начинает занимать одно из первых мест и одинаково должно требоваться от кавалериста, артиллериста и пехотинца. Несмотря на то что наш, рожденный в городах народ не может иметь к нему ни природной склонности, ни физического навыка, свойственных в полной мере японцу-землепашцу, все-таки немного побольше упражнения принесет им пользу. Конноартиллеристы должны считать одинаково почтенным упражнение в рытье орудийных окопов хотя бы раз в месяц и скачку по твердому грунту, разбивая ноги своих лошадей и открывая огонь с большей храбростью, чем благоразумием. Что же касается до японцев и судя по тому, что их артиллерия сделала на Ялу, нужно думать, что они обладают способностью зарываться в земле на глазах у неприятеля, подобно кротам.
11 июня 1904 г. Все представители печати явились сегодня ко мне, чтобы списать у меня военную песнь японцев, которую они видели в письме у Максвелла. Далее мой дневник начинает заполняться целым рядом пережитых мной незначительных препятствий и огорчений. Несомненно, что однообразие продолжительного пребывания на одном и том же месте нисколько не умалило их значения, и я решил опустить их, только следуя поговорке, что все хорошо, что хорошо кончается. Но я все-таки включаю сюда несколько выдержек из моего письма, написанного в то время.