Записные книжки

Стихи «Храповицкому» (Державина) отличаются благородным чистосердечием, а две строки:

Раб и похвалить не может,
Он лишь может только льстить

одни стоят ста звучных стихов.

Державина стихотворения, точно как Горациевы, могут при случае заменить записки его века. Ничто не ускользнуло от его поэтического глаза.

* * *

Как герой полубарских затей имел своих арапов, так Польша имеет своих великих мужей. Поляки создали себе свою феогонию и жертвуют кумирам рук своих. Народу должно иметь своих героев. На них основывается любовь к Отечеству.

Последним их краеугольным камнем был князь Понятовский, великий доморощенный человек.

* * *

Власть по самому существу своему имеет главным свойством упругость. Будь она уступчива, она перестает быть властью. Как же требовать, чтобы те, кто, так сказать, срослись с властью, легко подавались на изменения? Им самих себя нужно переломить, чтобы выдать что-нибудь.

* * *

Признаться, теперь не найдешь запаса такой веселости ни в министре, ни в царе. События остепенили умы: правителям труднее, но народам легче.

* * *

Душа республиканского правления – добродетель, монархического – честь, деспотического – страх. Светозарное разделение Монтескье. Здесь глубокомыслие кроется под остроумием. Сначала пленишься им, а после убедишься.

* * *

После ночи Св. Варфоломея Карл IX писал ко всем губернаторам, приказывая им умертвить гугенотов. Виконт д’Орт, командовавший в Байонне, отвечал королю: «Государь, я нашел в жителях и войсках честных граждан и храбрых воинов, но не нашел ни одного палача; итак, они и я просим ваше величество употребить руки и жизни наши на дела возможные».

* * *

Боссюэ в первых своих проповедях был далек от Боссюэ в словах надгробных. В одном месте он говорит: «Да здравствует Вечный!» Детей называет постоянным рекрутским набором человеческого рода.

* * *

Если бы мнение, что басня есть уловка рабства, еще не существовало, то у нас должно бы оно родится. Недаром сочнейшая отрасль нашей словесности – басни. Ум прокрадывается в них мимо цензуры. Хемницер, Дмитриев и Крылов часто кололи истиной не в бровь.

* * *

Что кинуло наше драматическое искусство на узкую дорогу французов? Худые трагедии Сумарокова. Будь он подражателем Шекспира, мы усовершенствовали бы его худые подражания англичанам, как ныне усовершенствовали его бледные подражания французам. Как судьба любит уполномочивать первенцев во всех родах! Не только пример их увлекает современников, но и самое потомство долго еще опомниться не может и следует за ними слепо.

* * *

Смелые путешественники сперва открывают землю, а после наблюдательные географы по сим открытиям издают о ней географические карты и положительные описания. Смелые поэты, смелые прозаики! Откройте все богатства русского языка: после вас придут грамматики и соберут путевые записки и правила для указания будущим путешественникам, странствующим по земле знакомой и образованной.

* * *

Монморен, губернатор Оверни, писал к Карлу IX: «Государь, я получил за печатью вашего величества повеление умертвить всех протестантов, в области моей находящихся. Я слишком почитаю ваше величество, чтобы не подумать, что письма сии подделаны; и если, от чего Боже сохрани, повеление точно вами предписано, я также слишком вас почитаю, чтобы вам повиноваться».

* * *

«Какой несчастный дар природы ум, – восклицает Вольтер, говоря об исполинских красотах Гомера, – если он препятствовал Ламоту их постигнуть и если от него сей остроумный академик почел, что несколько антитез, искусных оборотов могут заменить сии великие черты красноречия! Ламот исправил у Гомера множество пороков, но не уберег ни одной его красоты: он претворил в маленький скелет тело непомерное и чересчур дородное».

* * *

У Паскаля, говорит Вольтер, находишь мнение, что нет поэтической красоты, что за неимением ее изобрели такие пышные слова, как бедственный лавр, прекрасное светило, и их-то и называют поэтической красотой. Что заключить из такого мнения, кроме того, что автор говорил о том, чего не понимал?

Чтобы судить о поэтах, нужно уметь чувствовать, нужно родиться с искрами пламени, которое согревает тех, кого мы знать хотим; равно как и для того, чтобы судить о музыке, вовсе не достаточно уметь рассчитывать соразмерность тонов, если притом не имеешь ни уха, ни души.

* * *

Вольтер говорит о Трисине: «Он идет, опираясь на Гомера, и падает, следуя за ним, срывает цветы греческого поэта, но они увядают от руки подражателя».

* * *

Если бы родился я царем, то желал бы иметь сверхъестественное средство сделать всякое преступление в царствование мое невозможным. Что же за жестокий и мелкий был бы расчет, имея это средство, дать каждому подданному волю, чтобы после в день Суда отличать неповинных от виновных?

* * *