Записные книжки

В Литве ужасно страждут крестьяне. Николай Николаевич может дать прекрасный пример, как держать казенные аренды. На них смотрят как на лимон, который попался к вам на минуту в руки: всякий старается выжать из него весь сок. Честным арендатором был около двадцати лет маршал Пусловский, отменный лимоножатель. Он кровью крестьян нажил миллионы. Маршал поветовый Вронский. Себе на уме, должен быть тонок, потому что этого не видать. Грабовский – губернский гродненский маршал. В Литве задумывают установить состояние крестьян. Грабовский подавал просьбу о том государю. Боюсь, чтобы эта свобода крестьян не была уловкою рабства панов. Увидим, как приступать к делу. Хотят собрать по одному депутату с уезда и решить эту задачу. Дай Бог!

Крестьяне литовские ужасно угнетены. Здесь не знают ни брата на брата, ни других постановлений наших. Паныцизна[33]. Крестьянин должен с двумя волами работать три дня в неделю на пана, между тем редкий имеет и одного вола. Чтобы наверстать, паны заставляют одним волом работать шесть дней.

Стояли в доме часового мастера Либера. Государя ожидали 17-го числа к вечеру. Он приехал 18-го к 12 часам пополудни. Артиллерийская рота простояла на ногах почти сутки. Государь думает, что он, проезжая губернию, ничего с места не трогает, потому что запрещает встречи, приемы. Но каждый проезд его – новый налог. Всё в движении: губернаторы и вице-губернаторы невидимо следуют за ним или провожают, как Сбогары[34]. Государь не тронут, но по сторонам все режут и давят. Крестьянам за взятых лошадей не платится. Мы спросили у одного холопа, который с нами ехал, получает ли он за то деньги, которые мы заплатили. А ja pana wiezu. Как будто не его дело. Он не привык и думать об этом.

Государь приехал с Волконским, в открытых санях. Свеж, как будто с постели. Мы поехали из Слонима в Минск в четыре часа после обеда.

* * *

18 декабря

На санях. На последней станции перед Минском ожидали государя около тридцати просителей и просительниц. Посмотреть, точно комическая сцена, а подумать, так не так-то и смешно. Всякий тут со своими надеждами, расчетами. Друг другу рассказывают. Ужасно положение; сорок миллионов народа, который, везде выбившись из сил, ждет суда от одного человека. Это положение едва ли не есть отчаяние.

Приехали в Минск в 12 часов пополудни. Остановились у Влодека. Город, то есть то, что может назваться городом, весь на одной площади. Считают в обывателях одного христианина на десять жидов. Всё у них в руках, никакой ремесленник из христиан не может удержаться при них: тотчас спустят цену, он принужден будет отойти, а они снова цену возвысят. Около 11 тысяч жителей.

Государь приехал в восемь часов вечера. В городе есть театр «Casino». Покои изрядные. Бывает иногда до ста пятидесяти человек. Вечером должен был быть тут бал, приготовлен был для государя. Но не принят, потому что пост…

Дороги в Литве делают шестидесяти сажен ширины. Прогонов скота нет. У нас никогда ни в чем нет меры.

Николай Николаевич поехал с государем работать на два часа.

* * *

НИЖНИЙ НОВГОРОД

3 августа 1822

Мы приехали вечером 21-го. Город обширный – верхний, казалось, почти совсем пуст, по мере того как спускались вниз, движение возрастало. Первое впечатление, производимое ярмаркой, которую видим с горы, не отвечает мысли о ярмарке по рассказам. Она более походит на большой базар, не азиатский, а деревенский. Вместе с тем удивляешься богатству, сокровенному под такой смиренной наружностью.

Гостиный двор, то есть именно лавки, очень некрасивы и что-то похожи более на конюшни. Кирпич и черные кровли дают вид пасмурный, тут нужны бы краски яркие: товар лицом продается. Церковь прекрасная. Главный дом, где помещается губернатор и ресторация, где много зал для собрания, хорош, обширен. Лестница, извилистая и опирающаяся только на четыре столба, легка, но слишком узка и сжата. Говорят, что губернатор препятствовал в ином исполнении предполагаемого плана для сохранения удобств в покоях, ему назначенных. Столбы чугунные в лавках, выкрашенные белой краской, тонки, длинны и безобразны.

Вопрос о выгоде перемещения ярмарки из Макарьева в Нижний еще не совершенно, кажется, решен. Впрочем, отлагая в сторону личные и частные выгоды и ущербы, которые должны молчать перед общественной пользой, кажется, решительно можно сказать, что ярмарке приличнее быть достоянием губернского города, каков Нижний, нежели Макарьевского монастыря, который один обогащался ею, тогда как город нимало не богател и не украшался.