Записные книжки

О могуществе государя говорит число людей, поставляемое в армию, а о слабости – качество этих людей.

Похвалы глупца не должны бы льстить мне, однако льстят почти так же, как похвалы умного человека; расточая мне похвалы, глупец действует как умный человек, а умный лишь выказывает справедливое отношение.

Хладнокровие для политика – что вдохновение для поэта.

Россия – гигант в оковах; ее боятся больше, чем она того заслуживает.

Определение английской конституции: при ней все могут всё.

Большинству государств следовало бы иметь на месте правителя хорошего банкира.

В стране, где не позволено иметь благородное сердце, не будет и умных людей.

Христианская религия смягчает нравы, но разве она не приводила в отчаяние мужество?»

Наполеон говорил, что посадил бы Корнеля в свой государственный совет; здесь почти та же мысль. «Один иностранец, узнав, что Корнель не министр, стал говорить: “Если бы я был королем…” – “Если бы вы были королем, вы управляли бы государством так же плохо, как собственным домом!”»

24 октября

Сочинения и переводы Перевощикова – хорошая книга. Он писатель мыслящий. Жаль только, что предпочитает другой прозе прозу Ломоносова, Хераскова, Шишкова. Прозу Шишкова? Как будто это проза, как будто есть у него слог. Даруемое иным писателям право освобождать себя от цензуры в государстве, где существует цензура, похоже на право, которое бы дали некоторым лицам, проезжать карантины, не подвергаясь установленному очищению. Или нужна цензура, или нужны карантины, или нет. Если нужны, то какие допустить различия?

30 октября

Соберите все глупые сплетни, сказки и не сплетни, и не сказки, которые распускались и распускаются в Москве на улицах и в домах по поводу холеры и нынешних обстоятельств, – выйдет хроника прелюбопытная. В этих сказах и сказках изображается дух народа. По гулу, доходящему до нас, догадываюсь, что их тьма в Москве, что пар от них так столбом и стоит: хоть ножом режь. Сказано: литература является отражением общества, а еще более сплетни, тем более у нас; у нас нет литературы, у нас литература изустная. Стенографам и должно собирать ее. В сплетнях общество не только выражается, но и выхаркивается. Заведите плевальник.

(Из письма к Николаю Муханоеу. Пишу о том А.Булгакоеу)

31 октября

В самом деле любопытно изучать наш народ в таких кризисах. Недоверчивость к правительству, недоверчивость совершенной неволи к воле всемогущей сказывается здесь решительно. Даже и наказания Божии почитает она наказаниями власти. Во всех своих страданиях она так привыкла чувствовать на себе руку владыки, что и тогда, когда тяготеет на народе Десница Ввсевышнего, она ищет около себя или поближе под собой виновников напасти.

Из всего, изо всех слухов, доходящих до черни, видно, что и в холере находит она более недуг политический, чем естественный, и называет эту годину революцией. Отчета себе ясного в этом она не дает, да и дать не может, но и самое суеверие не менее веры нужно иногда.

То говорят они, что народ хватают насильно и тащат в больницы, чтобы морить, что одну женщину купеческую взяли таким образом, дали ей лекарства, она его вырвала, дали еще, она – снова, наконец, прогнали из больницы, говоря, что с ней, видно, делать нечего: никак не уморишь.

То говорят, что на заставах поймали переодетых и с подвязанными бородами, выбежавших из Сибири несчастных 14-го\ что убили в Москве великого князя, который в Петербурге, и какого-то немецкого принца, который никогда не приезжал. Я читал письма остафьевского столяра из Москвы к родственникам. Он говорит: «Нас здесь режут как скотину».

3 ноября

Перечитывал «Жизнь Бибикова». Занимательная книга, и если бы сын героя, автор, не так патриотизировал, то и хорошо писанная. Много любопытных фактов. Как мы пали духом со времен Екатерины, то есть со времени Павла.

Какая-то жизнь мужественная дышит в этих людях царствования Екатерины. Как благородны сношения их с императрицей! Видно, что она почитала их членами государственного тела. И самое царедворство, ласкательство их имело что-то рыцарское; много этому способствовало и то, что царь была женщина. После всё приняло какое-то холопское унижение.

Вся разность в том, что вышние холопы барствуют перед дворней и давят ее, но перед господином они – те же безгласные холопы. Возьмите, например, Панина и Нессельроде… В тех ли он сношениях с царем, в каких был Панин с Екатериной? Воля ваша, а для России нужно еще и физическое представительство в сановниках. Черт ли в этих лилипутах? Слова Панина, сей итог деспотизма: «Знайте же, что при моем дворе велик лишь тот, с кем я говорю и лишь пока я с ним говорю», – сделались коренным правилом.