Записные книжки

В 10 часов утра собрались завтракать. Чай, кофе, котлеты, раки, знакомые остатки вчерашнего обеда, варенье. После собрались в гостиную. Здесь не замок и нет библиотеки, в которой обыкновенно сборное утреннее место. Лондонские журналы, рисунки заняли некоторое время. Впрочем, я думаю, мое присутствие несколько расстраивало обыкновенный порядок, ибо Брюсы и Пемброки с воронцовской, то есть русской кровью, – уж не англичане, и, вероятно, немного чинятся для гостей.

Пошли гулять пешком по парку. Кругом на многие мили лес, лужайки с группами деревьев и только.

Однообразно, но берет свежестью, зеленью и английской физиономией. Луга здесь весь год зелены, и зимой зелень еще лучше. Во втором часу другой завтрак, lunch, всякая всячина. После коляска, верховые лошади, кому что угодно, прогулка по парку.

К прогулке приехала вчерашняя моя знакомка, леди Олсбери, и очень хороша! Такие белокурые локоны, глаза темные, что-то от великой княгини. Брюс – полковник и готовится показывать свой полк, съехались его офицеры и оловянными солдатиками учатся, как маневрировать и командовать.

Леди Пемброк, дочь Воронцова, из русской литературы только и знает что «О ты, что в горести напрасно…». Добрая, приветливая женщина, нежная мать. В лице есть что-то от Полянской, но чище и пристойнее. Леди Гейтсбюри, что была в Петербурге, занимается и русской литературой и получает из России книги и музыку.

19 октября

Тоттенхэм Парк, местопребывание маркиза Олсбери.

В портретной зале портрет беззаконного судьи в красном костюме, лицо плутовское.

Леди Пемброк, уговаривая меня погостить подолее и приехать к ней, всё прельщает братом. Особенно его одолжила бы она встречей со мной. Не знаю почему, но я уверен, что он меня терпеть не может…

Я крепко обидел сегодня моего Брюса, сказав, что дом отца его вчерне не стоил бы на континенте более 500 или 600 тысяч франков, но уже право не более миллиона, а между тем он расстроил дела старика, имеющего миллион дохода. Понять этого не могу. Впрочем, ничто ему, зачем не повез он меня сегодня обедать к мачехе своей, при которой я еще разглядел и падчерицу. А здесь в маленьком обществе вечер был довольно скучен.

После того встретил я Воронцова в Лондоне в русской церкви, и он был со мной очень учтив.

Лондон, 10 ноября

Вчера видел я маленькую репетицию нашего пожарного кораблекрушения. Возвращаясь из Ньюстедского аббатства, пересел я в третьем часу утра из дилижанса в паровую карету.

В дилижансе спал я и полусонный пересел спать. Вдруг около трех часов пробуждает меня толчок в лоб или в правый глаз, спросонья не знаю. Карета останавливается. Мало-помалу сонные англичане кругом меня просыпаются, один из них – с болью в боку. Выходим из кареты, чувствуя, что есть что-нибудь необыкновенное, и видим паровую машину на боку, а две первых кареты почти вверх ногами, то есть колесами. Одна из железных колей опустилась на новой дороге, вероятно, от частых дождей, и машина соскочила. По счастью, остановились в нескольких шагах, врывшись тяжестью своей в рыхлую землю. Всего один только проезжающий ранен. Удивительно, как уцелели стоявшие на машине. От трех часов до девятого бивуакировали мы на дороге в ожидании приезда другой кареты. Большая часть англичан тут же пошли опять спать в карете, как ни в чем не бывало. На пароходе была примерная покорность, а здесь – примерное хладнокровие.

Франкфурт, 9 декабря

Свифт сказал, что в таможенной арифметике два плюс два равны не четырем, а одному целому.

«Bonaparte, – говорит Лафайет, – более приспособленный к достижению как общественного блага, так и своего личного, мог бы решать судьбы мира и встать во главе рода людского (тогда был бы он Христос, а не Бонапарт). Но из-за мелочного честолюбия пришлось растратить ему огромные физические и умственные силы на удовлетворение мании – гигантской в географическом смысле и мелочной в смысле нравственном».

Дело в том, хотя и грустно сознаться, что в человеке много могущества если не для зла, то по крайней мере для личной выгоды своей, но гораздо менее – для доставления благосостояния общественного. Увлекай толпу к своей цели, и она понесет тебя на плечах своих. Веди ее к цели ей благоприятной – и она пятится и старается, как бы тебя с ног свалить. Многие честолюбцы успели по крайней мере на время в своих предприятиях. Много ли начтешь апостолов правды и человеколюбия, которые достигли цели своей?

Париж, 30 января 1839

Выехали из Франкфурта с молодым Штиглицом. На другой день в Шато-Тьери, куда приехали в 3 часа пополуночи. В субботу утром были в Эперне. Видели погреба или катакомбы Моэта: миллион сто тысяч бутылок живого шампанского. В хороший год собирается 500 тысяч бутылок. Бочки разливаются в бутылки через 5 или 6 месяцев. Креман – через год, и виноград идет на него потемнее. По словам Моэта, разница между красными и белыми винами происходит от ферментации. Некоторая часть подвалов иссечена в камне и проходит под улицу. Русские выпили 30 тысяч бутылок.