Записные книжки

Вид из некоторых окон обширный: море зелени, усеянное группами деревьев, как островами. Башня с жильцами. С башни, как и всегда, уверяют, что во всякую погоду видишь за тридевять земель тридесятое царство… но мы ничего не видали. Сад, оранжерея. Особенного ничего нет. Ежегодно созревают пятьсот ананасов, и, если судить по образцам, виденным нами, большой величины.

Парк обширен, но мы не углублялись в него. Впрочем, Пюклер мало говорит о нем, а если было бы что описывать, то, несмотря на дождь, который так и лил, он всё не избавил бы читателей от прогулки. Да и указатели письменные и словесные, хотя англичане великие краснобаи и самохвалы, не соблазнили нас парком. Вероятно, не содержится он в требуемой щеголеватости. Есть башня, с которой можно обнять весь парк, но она была уже заперта, и ключник уже закончил свой день; а в Англии всё на часы рассрочено, и не в известное время ничего не делается.

Новейшая часть замка, построенная отцом нынешнего герцога, стоила, сказывают, 800 тысяч фунтов стерлингов. И как подумаешь, что это не из лучших замков, и что по всей Англии их может быть – сколько? Несколько сотен, что ли? То изумляешься богатству этой земли. Да прибавьте еще к наличному итогу присутствие нескольких столетий, которые более или менее сохранились в камнях и деревьях, и эту вековую собственность, эту наследственную земельную собственность, которая не менее важна, чем наследственность династии. Право, нельзя не сказать, что Англия – царственная земля и первая держава в Европе. Богатство, устройство германское имеет также свою цену, но всё это мещанское, мещанская трагедия в сравнении с трагедией греческой.

Возвратились мы к десяти часам. Сели обедать и выпили шампанского за здоровье присутствующей и отсутствующих племянниц. Мой морганический союз рушился. Леди Морган и племянница уехали третьего дня в Лондон. Племянница поет «Вот мчится тройка удалая» и очень порядочно выговаривает, только сгрустнулось затрудняет ее. Я обещал прислать ей музыку Виельгорского на эти слова.

Мне иногда хочется порядочно заняться английским языком, но потом, как обдумаешь, что говорят ли по-английски на том свете, да разочтешь, что я ближе к тому свету, нежели к здешнему, то печально откажешься от труда безнадежного…

В самый тот день, когда Рубини давал свой концерт, радикал О’Коннел устроил здесь собрание для предложения всеобщего избирательного права – и я, недостойный, пошел слушать Рубини. А есть еще люди, которые считают меня либералом.

1 октября

Всё спит, и ветры, и Нептун. Вчера ездили мы верхом миль за шесть, к Дьявольской плотине. Возвышение, с которого видны в ясную погоду со стороны моря остров Уайт, а с другой – Виндзор, но по причине тумана мы ничего не видали. Под горой большая лощина. Земля, разбитая на четвероугольники, зеленеющие или чернеющие и обставленные живой оградой. В таком виде представляются почти все английские равнины. Солнце было как в дыму, род парной испаряющейся репы.

Сегодня второе английское языколомание.

3 октября

Третьего дня был на вечере у Стивенсов; английский вечер: камин, чай, безразговорность и смотрение альбомов и карикатур. Между прочими картинами – будочник, подаренный Мещерским, и работы какого-то знаменитого французского живописца в Петербурге. Так подписано под картиной. Стивенс, адъютант герцога Кембриджского, – мастер рисовать и, подобно Жуковскому, собрал альбомы всех видов, снятых им в путешествии.

4 октября

Вчера и нынче 23-е и 24-е купание и 4-е и последнее язычное испытание. Учитель мой почти со слезами расстался со мной, жалея, что теряет ученика, подававшего такие большие надежды.

Третьего дня обедал у дяди, или брата, или племянника моего подполковника О’Рейли and герцогини Роксбург, жены его. Мы не могли доискаться точно, есть ли родство между нами, потому что фамилия О’Рейли разделена на много отраслей, но он обещал справиться, когда получит от меня дополнительные сведения, которые надеюсь отыскать в бумагах семейных, оставшихся в Остафьеве. Порядочно долго сидели за столом, со всеми английскими проделками, предложениями заздравных тостов, перекатыванием графинов кругом стола, и наконец, предложением урыльника, которым я не воспользовался, хотя из стеснения, из приличия и от нечего делать довольно накачал себя, чтобы было что выкачивать.

Между тем доктор Джонс давал в честь мою музыкальный вечер в тот же день и звал меня в 8 часов, а было уже около десяти и надобно было еще идти наверх и пить кофе и чай к герцогине, которая в ожидании нас сидела одна в своем drawing-room и глядела на луну; по счастью, мой Мензбир, видя тоску поджидавшего меня доктора Джонса, пошел по всему городу искать меня и, наконец, выручил из беды, вызвав из плена.

Вчера ездили с Леонтьевой и Стевенсами смотреть «Swiss Cottage», довольно милую игрушку, но здесь бесполезную. В Германии такое кафе было бы оживлено пивными четами, здесь нет этого рода забав. Всё чинно, холодно и безмолвно – очень комильфо.