Записные книжки

Приехал в Любек в полдень. Парохода еще нет. Ожидаем пароход, но нет ни слуху, ни духу. Любек город недоступный, со всех сторон окруженный непроездностью датских дорог. От Бойценбурга до Любека 8 миль, около 12 часов езды. Все образцы дурных русских проселочных дорог. Князь Андрей Горчаков и Гурьевы едут со мной на пароходе.

7-е, 8-е и 9 мая

Ждем парохода.

Две пилы: одна пилит медленно, но безостановочно. Другая зазубрилась.

10 мая

Пароход пришел. Отправляемся из Любека в 8 часов утра.

Книжка 11 (1838 – 1860)

Брайтон, 12 сентября 1838

Сегодня купался в море в четырнадцатый раз. Одно купание прогулял поездкой в Портсмут, черт любосмотрения дернул меня. Впрочем, меня на пароходе много рвало. Может быть, это тоже к здоровью.

Волн здесь мало. Вчера море было бешеное, и не бешеная собака, а бешеный лев, рьяный, пена у пасти, кудрявая грива так и вьется, дыбом стоит, хлещет в бока, что любо. Как наскочит, так и повалит. Я был на привязи.

Вообще купания не очень хорошо устроены. В Диппе, сказывают, лучше, и более прилива волн. Кажется, купания мне по нутру. По крайней мере не зябну после.

Выехали мы из Парижа с Тургеневым в среду 5-го в дилижансе, на другой день приехали утром в Булонь-сюр-Мер. Море показалось мне что-то французское, то есть грязное, но заведение для купальщиков – хорошо. Наводнение англичан. Вечером были в театре, давали оперу «Черное домино». Порядочно, но торопыгин-Тургенев не дал досмотреть: пароход отправился в полночь, а он уже в десятом взгомонился. Более часа ждали в трактире.

Сели на пароход «Вагнер». Поэтическое излияние, жертвоприношение морю: рвота. Из каюты бросился я на палубу и пролежал там свиньей до утра. Морем идешь часа три или четыре, а там вплываешь в Темзу.

В Лондоне пробыл я около двух суток и выехал сюда в дилижансе, в воскресенье 9-го, в 11 часов утра. К обеду, то есть к шестому часу, уже был здесь.

Сидел я в карете со старичком, который, узнав, что я русский, спросил меня, правда ли, что наша великая княжна выходит замуж за наследного принца Ганноверского. Я отвечал, что ничего об этом не слыхал. Разговорились мы несколько о принце, которого вообще хвалят. Англичанин напал на отца и, сказав, что если английская королева умрет бездетная, то он наследует престол, прибавил к тому спокойно ребяческим и глуповатым голосом, которым обыкновенно англичане говорят по-французски: «О, тогда ему очень мило отрубят голову!» И тут же мой головорез заснул и продремал всю дорогу. Это характеристическая черта: подобный разговор при первой встрече с незнакомым!

25 сентября

15-е купание. Море было довольно прозаическое и студеное. Вчера приехал Тургенев. Он отдумал ехать в Ирландию, боясь моря и рвоты, а в Шотландию – потому что некому писать оттуда. Брат лучше его знает всё, что будет он ему описывать, а меня в России нет.

На днях узнал я, что здесь леди Морган, и вчера отправился к ней. Нашел старушку маленького роста, нарумяненную, род Зайончековой и Мохроновской без горба, но кривобокую. Она меня приняла очень приветливо и, кажется, довольна моим поклонением. Дивилась, что имя и сочинения ее известны в России, вопреки Священному Союзу[52]. Вела речь о мнимой нашей завоевательной страсти и о видах наших на Восток. Спрашивала, есть ли надежда на то, что участь поляков будет облегчена. Вот два бельма, которые на глазах Европы, когда она смотрит на нас. Одно легко снять, другое труднее. Что тут отвечать?

Много расспрашивала о русских женщинах и образованности их. Говорила, что все русские, которых она знала, очень утонченные. Извинилась, что, сама кочуя в Брайтоне, не может оказать мне гостеприимства, но тотчас предложила представить меня вечером Горацио Смиту, автору романов (которого пригоженькую дочь заметил я на концерте Рубини), и после обеда получил я карточку Horace Smith с семейством и с надписью карандашом: at home, monday evening — обыкновенное английское приглашение.

Жозефина Кларк, племянница леди Морган, милая, с выразительными черными глазами, показала мне эскизы своей работы с портретами, на память писанными, гуляющих на пристани посетителей концерта, и я узнал многие лица, здесь мне встречавшиеся.

Муж леди Морган – также писатель. Он обогащал учеными нотами сочинения жены своей.

У Смита вечером видел я первый образец английского салона. Ничего особенного не заметил. Хозяин принял меня очень приветливо. Жена и две дочери; старшая не хороша, но умное лицо и, сказывают, умна, к тому же певица, хотя и по-итальянски, но несколько на английский лад. Денди на манер молодой Франции, с усами и локонами (внешность приказчика из лавки), пел дуэты с дочерью весьма по-английски a la muttonchop, то есть бараньим голосом. Брат хозяина, довольно замечательное английское лицо, тоже певец, пел водевили своего сочинения и морил со смеху слушателей.