Читаем Записные книжки полностью

У меня здесь есть молодой камердинер Шарлотта Ивановна, которая каждое утро благопристойно и целомудренно приходит будить меня, стучась у дверей, смеется моему английскому косноязычию и проч. Однажды приносит она мне сапоги мои, и я говорю ей:

– I kiss your hand, – а затем спрашиваю: – Is it good English?

– No, Sir, – отвечает она, – it is very shocking.

Вечером гулял, смотрел на луну в большой телескоп, который показывают за несколько грошей, но луна в море была еще лучше.

25-е купание. Вчера ходили смотреть сад Attree. Здесь сады – редкость по причине каменистой почвы. Сто родов анютиных глазок. Потом был на празднике стрелков. Не мастера.

Вечером у Леонтьевой пела датская певица. Голос нежный, сильный, но немного крикливый в высоких нотах. Дали ей арии из «Жизни за царя».


Лондон, 12 октября

Я выехал из Брайтона 6-го. Сегодня с Озеровым был в Вестминстере и в Ньюгейте. Жизнь по смерти и смерть при жизни. В Ньюгейте я ничего особенного не заметил и почти ничего из того, что видел Пюклер. Около 200 заключенных женщин, 40 детей лет тринадцати. Все за кражу. Смертоубийц не было. Затворники содержатся строже: не позволяют им пить ни водки, ни пива. Нет военного караула. Всего 14 смотрителей или сторожей.

После были на китайском базаре. При нынешней королеве нет смертной казни. Преступников выводят на место казни через кухню. В Вестминстере прекрасный памятник, статуя Хорнера. The poet's Corner (Уголок поэтов).

Были и в House of Lords (палате лордов), и в House of Commons (палате общин). Не красна изба углами, а красна пирогами. Особенно в том виде, в котором мы их застали: всё вынесено, чистят. Я сел на шерстяной мешок. Странное впечатление видеть пустынным и безмолвным то, что наполняет внимание мира и гремит из края в край, что разгромило Наполеона и проч. Пещера Эола, объятая сном.

Вечером был в «Друри-Лейн». «Дон-Жуана» уже не застал, а видел балет, который видел и в Париже: «Хромой бес». Сущая пародия парижского балета. В Париже черт мелким бесом вертится, а здешний черт не на шутку бодается, брыкается, а публика смеется. Впрочем, теперь не сезонное время, публика средняя, все ложи, то есть большая часть, облеплена девами радости, из коих некоторые очень хороши. Зала освещена хрустальными люстрами со свечами. Не хорошо и заслоняет ложи.


Савернейк Форест графа Брюса, 17 октября 1838

Сегодня в шесть часов утра разбудили меня, в семь без четверти был я уже в Пикадилли за свои пекадилии, то есть за грехи свои, и в семь сидел в дилижансе, взяв за 30 шиллингов (да два шиллинга на водку кучеру) место внутри до Мальборо. 75 миль с лишком мы ехали славно и прежде трех часов пополудни были на месте. Часть дороги, но весьма малую, можно проехать и по железной дороге (railway). Мы ехали просто. Сторона прекрасная. Всё обработано, лесисто, довольно холмисто и обстроено красивыми городками и дачами.

В Мальборо меня выбрили. У английских брадобреев рука очень тяжела: даже когда и намыливают они, то голову шатают. Порядочные люди сами бреются, следовательно, не на ком хорошо выучиться. Сел я в poste chaise — весьма порядочная, довольно низкая двуместная карета, желтой краской выкрашенная, с парой хороших лошадей, почтальоном (род жокея в синей куртке), верхом – 5 миль – 7у2 шиллингов прогонов, еще два шиллинга на водку.

Считают, что пара лошадей – по два шиллинга на милю, со всеми шоссе-платами и прочим. Недалеко от города въезжают в лес, то есть в парк, мир зеленый. В здешних рощах то хорошо, что они леса и луга вместе и луга эти лучше наших лучших газонов.

Местоположение дома и самый дом совершенно сельский: уединение, другого строения не видишь. У крыльца сказали мне, что хозяин вышел, то есть, что нет его at home. В эту же минуту подъехала ко мне дама верхом, сказала, что граф Брюс сейчас возвратится, и предложила ехать верхом. Но я не англичанин и не София Николаевна (Карамзина), не хотел быть повешенным сразу, как только попал в плен, и отказался. Это была мачеха Брюса, вторая жена отца его лорда, молодая женщина, славящаяся здесь красотой.

Здешнее общество составляют леди Пемброк с сыном и дочерью-красавицей, какой-то моряк с дочерью и, кажется, женой, хозяева и я.

Дом небольшой, но уютный и красиво отделан.

Здесь многие издерживают по две-три и более тысяч фунтов стерлингов на охоту. Многие имеют две-три охоты. Одна охота на паях, один содержит, а другие столько-то ежегодно вносят. Потом держат еще охоту с кем-нибудь сам-друг, сам-третей, и еще третью маленькую про себя, для дней не назначенных; ибо здесь всё расчислено, напечатано, на всё есть хартия. Охота регулярная начинается с 1 ноября. До того ездят на охоту incognito, а с 1-го – в красном кафтане.


18 октября

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное