Записные книжки

Оставим Тургеневу превозносить Белинского, идеалиста в лучшем смысле слова, как он говорит. Мы же с вами в таком случае останемся реалистами в смысле Карамзина, Жуковского и Пушкина.

Эта статья Тургенева утвердила меня еще более и окончательно в моем предположении, что везде, а наипаче на Руси, дарование и ум не близнецы и часто даже не свойственники и не земляки. У Тургенева, у Толстого («Война и мир») есть, без сомнения, богатое дарование, но нет хозяина в доме. Приверженец и поклонник Белинского в глазах моих есть человек отпетый и, просто сказать, петый дурак. Если вы что-нибудь о том напишете, пришлите мне предварительно, я вложу в статью вашу свою малую толику. Тургенев просто хотел задобрить современные предержащие власти, журнальные и литературные. В статье его – отсутствие ума и нравственного достоинства. Жаль только, что это напечатано в «Вестнике Европы». Хотя бы постыдился он имени и памяти Карамзина.

А между тем вот заметки мои на статью вашу о Шевыреве. Графа Д.А.Толстого я вовсе не вижу, да и мало кто видит его. Он завален работой. Выражение работать относительно занятий министров вошло в употребление, кажется, с учреждения министерств! Один из стариков, помнится Бекетов, говорил: «Да что они там работают? Дрова рубят, что ли, в кабинете своем».

Будьте здоровы и работайте, начните, например, с рубки Белинского и Тургенева. Порубите с плеча и откровенно, не так, чтобы овцы были целы и волки сыты. Дело должно делать начистоту.

Зачем вы на себя клепаете, что ваше поколение воспитано на стихах Ломоносова, Хераскова. Неужели до Пушкина никто из нас не читал Дмитриева, Жуковского, Батюшкова? Вот поколение, из которого прямо вышел Пушкин. Язык стихотворный был уже установлен. Пушкин разнообразил его, придал ему новые ноты, напевы, но не создал его.

Мне помнится, что чтение «Бориса Годунова» у Веневитиновых происходило вечером. Едва ли еще не перед тем Пушкин читал его у меня во время коронации, и положительно в присутствии графа Блудова.

Всё, что вы говорите, или по крайней мере многое, о «Телеграфе» – не совсем точно. Мысль о «Телеграфе» родилась в моем кабинете. Тогда еще не было речи о «Московском Вестнике», а Пушкин был в псковской ссылке, и я крепко надеялся на него для «Телеграфа».

Вы говорите: «Я не употребил никакого старания, чтобы привлечь князя Вяземского и обеспечить участие его, который перешел окончательно к “Телеграфу”». Позвольте заметить, что выражение не употребил никакого старания не совсем парламентарно и не литературно. Мы с вами были тогда еще мало знакомы. О «Московском Вестнике» мы с вами никогда не говорили. Но Пушкин неоднократно уговаривал меня войти с ним в редакцию. Я всегда отказывался от предложений и увещаний Пушкина на основании вышесказанного, то есть участия моего в существовании «Телеграфа».

Я не окончательно перешел к «Телеграфу», как вы говорите, а первоначально вошел в него. Я был в полном смысле крестным отцом «Телеграфа», чуть ли не родным, и изменить крестнику своему не хотел и не мог.

Слова ваши обеспечить участие могут дать понятие, будто я торговался с вами, будто мы с вами не сошлись в цене и проч., и проч. Всё это, как вы сами знаете, на дело не похоже. С моей стороны дело шло не об обеспечении, про которое я не думал. Я просто хотел оставаться верен данному обещанию, и, вероятно, хотелось мне быть полным хозяином в журнале, что некоторое время и было, тогда как в «Московском Вестнике» был бы я только сотрудником. (Хотя Пушкин предлагал мне принять участие в издании именно на тех же самых денежных условиях, как и он.) Может быть, всё это делал он мимо вас, но оно было так и буквально так. Тогда я был молод и богаче и о деньгах не думал, особенно в деле литературном. Мало думал и после во всю свою шестидесятилетнюю литературную деятельность.

С Булгариным, говорите вы, был в союзе «Телеграф». При мне этого союза не было. Я постоянно и всячески щелкал Булгарина «Северную Пчелу» под именем Журнального Сыщика и в других своих статьях. По «Телеграфу» нажил я себе несколько доносов правительству, и, вероятно, именно от редакции «Северной Пчелы». Эти доносы навлекли на меня много неприятностей и имели значительное влияние на мою участь и на мои отношения к правительству.

Надеюсь, что при новом издании вашей статьи вы примите мои замечания в соображение и ректифируете (как вы скажете это по-русски?) обмолвки и неверности, которые вкрались в ваш рассказ, таким образом избавив меня от труда и неприятностей вступить в собственноручное и автобиографическое возражение.

* * *

Октябрь 1871

«Я ищу себя, но больше не нахожу не противлюсь ничему и соглашаюсь на всё. Творите с трупом что хотите!» (Из письма Ламенне, 1815 год.)