Записные книжки

11) О терпении.

Кажется, в этом отношении мог он каждому служить образцом.

12) О желаниях.

Желания его личные были самые скромные, чистые, бескорыстные. Другие относились более сперва к ближним, потом к России и, можно сказать, ко всему роду человеческому. Стих латинского поэта был он человек, и ничто человеческого не было ему чуждо ни к кому, кажется, так не было прилично, как к Карамзину.

13) О самолюбии.

Полагаю, что был он не без самолюбия, но в такой мере, в какой оно ни для кого не оскорбительно. Впрочем, и здесь письма его могут служить ответом на этот вопрос.

14) О привязанностях.

Нельзя было нежнее и полнее любить друзей своих, как он их любил. Эта нежность простиралась и на людей, которые мало имели с ним чего общего, но по каким-либо обстоятельствам жизни с ним сближались. Терпимость его даже и со скучными людьми всегда меня поражала.

Впрочем, он имел искусство или, лучше сказать, сердечную способность отыскивать и в скучных и посредственных людях какую-нибудь струну и, нашедши ее, слушал их с внимательностью и даже с сочувствием.

* * *

12 мая 1865

Приехал в Петербург из Ниццы. Остановился в доме министра внутренних дел у Валуева. Государь и государыня остановились в Царском Селе, где собрана вся царская фамилия.

19 мая

Отдал Муханову пакет со статьей «Вилла Бермон» для великой княгини Ольги Николаевны. Прежде послал статью Бартеневу в Москву.

21 мая

С приезда обедал у Владимира Карамзина, князя Горчакова, князя Григория Щербатова. Вчера вечером был у опального конституциониста Орлова-Давыдова. Сегодня обедаю у него.

Здесь в умах вообще такой же ералаш, как в погоде. Двое суток палили из пушек, предвещая наводнение. Дождь, холодная вьюга. В разговорах слышишь общее неудовольствие; но у каждого – со своей точки зрения, следовательно, невозможно было бы и согласить умы, потому что каждый хочет не того, чего требует другой. Преувеличения, запальчивость, декламаторство делают разговор нестерпимым для того, кто не заражен общей лихорадкой.

24 мая

Вчера вечером был у принцессы Ольденбургской и у великой княгини Екатерины Михайловны. Сегодня у Мещерских чтение части биографии Карамзина, составляемой Погодиным. Такие слышатся здесь речи неуклюжие и дикие мнения, что мне хочется поступить как Кутузов с Ермоловым. Последний заявил на военном совете мнение, которое показалось Кутузову совершенно неудобным. Он подошел при всех с видом соболезнования: «Здоров ли ты, мой голубчик?»

По поводу предложения моего купить России Villa Bermont (виллу Бермой) – кто-то сказал, что можно ее купить, но с тем, чтобы сгладить с лица земли[106]. И такая дичь встречена была одобрением людей, впрочем, умных и порядочных. И всё это от каких-то мозговых воспалений неистового благочестия, и вся эта любовь к Отечеству переводится на ненависть ко всему, что не русское, и ко всему, что делается в России несогласного с людоедным катехизисом этих политических и узкоумных раскольников.

28 мая

Писал сербской княгине Юлии Обренович и послал ей альбом с фотографиями царской фамилии и петербургских видов, а также брошюру «Вилла Бермой».

* * *

На время увольнения Рейтерна в отпуск Грот назначен управлять Министерством финансов. Я говорю, что для поправления наших финансов мало одного грота, а нужно бы приискать еще и Эгерию.

* * *

6 сентября

Приехал в Москву. Остановился в Кремле.

9 сентября

Приехали в Ильинское. Остановился в домике Не чуй горе.

21 сентября

Москва. Был на кладбище на Введенских горах. «Княгиня Евгения Ивановна Вяземская». Гробница на правой стороне от ворот за мостом. В день приезда был на кладбище Девичьего монастыря, где погребен мой отец, сестра моя Щербатова. Неподалеку от них гробница Александра Ивановича Тургенева и две малолетние дочери Карамзина.

* * *

Шишков в «Записках» своих называет лягушек насекомыми, и забавно, что делает это в самое то время, когда император Александр назначил его, по просьбе его, президентом Российской академии и сказал ему, что со свечкой не отыскать лучшего человека. Это было во время перемирия в 13-м году в местечке Петерсвальдау, где Шишков, сидя один со свечкой перед кабинетом государя, ждал, когда позовет он его, слушая беспрестанное кваканье лягушек.

При назначении своем в Академию не воспользовался он этим случаем, доверенностью у государя и ненавистью ко всему иноплеменному и иноязычному, чтобы перевести на славянский язык слова президент и Академия, ибо в этих же «Записках» говорит он где-то, что «русскому уху надлежит свои звуки любить» и нападает на слова литература и патриотизм.