Заплати другому

А потом прозвучало имя Тревора. У Арлин в животе что-то екнуло. Имя Тревора по национальному телевидению! «Моего сына», – подумала она, и что-то уж чересчур была сильна дрожь в коленках, когда она двинулась обратно в гостиную. Секунду-другую прикидывала, справедливо ли называть его своим сыном, хоть он и был им, потому как показалось, будто она себе приписывает нежданную славу. По правде, она ни чуточки не ощущала себя причастной к этому. По всей справедливости, ее сыну предстояло стать ребенком, каких полным-полно и каким, по ее мнению, почти во всем и был Тревор. Как раз поэтому происходящее и становилось таким невероятным и поразительным.

– Мам, иди быстрей сюда! Показывают!

Арлин, не чувствуя коленей, зашла в гостиную. На маленьком экране Тревор катил на велосипеде по улице миссис Гринберг, разбрасывая газеты по газонам. Тревор. Ее мальчик. Тот самый, кто сидит и в судорожном молчании смотрит телевизор на диване. Арлин попыталась припомнить, знакома ли она хоть с кем-то, кого по телевизору показывали, но никто не приходил на ум.

Старый велик такой обшарпанный на вид. Надо было купить новый. Почему до сих пор не купила? Бог мой, что люди-то подумают!

Арлин запрокинула обе руки на спинку дивана, и мамуля подалась назад, чтобы ладонью накрыть ее руку. Пожала слегка и замерла. В этом было столько необычного, что Арлин едва не забыла о передаче. Только передача все равно останется на пленке, и еще, наверное, предстоит посмотреть ее раза четыре, если не пять, пока все отложится в душе и уляжется в голове. Рука мамули на ее руке. Хоть раз за всю проклятущую жизнь Арлин, должно быть, сделала что-то стоящее.

Теперь Тревор стоял во дворике у дома миссис Гринберг, показывал, где он держит корм для кошек, который покупает на собственные деньги, потому как знает: миссис Гринберг не хотела бы, чтоб приблудные кошки остались без еды в ее отсутствие. А вот и косилка, с помощью которой он содержит в идеальном порядке газон, хотя, если по правде, он теперь уже и не принадлежит миссис Гринберг. А вот и пластиковая канистра, которую он привязывает к рулю велосипеда, когда у косилки кончается горючее. А ведь почти обо всем этом она и не знала. Она только теперь постигала – вместе с большей частью страны, – чем занимался сын, когда его не было дома. У него целая жизнь была, и раньше ей не было известно, что у него есть нечто свое собственное, не связанное с ней.

Теперь показывают класс. Все внутри сжалось при виде Рубена, стоящего у доски. У того самого предложения. Того, с которого все и началось.

Арлин перегнулась и слегка ткнула Тревора в плечо:

– Он обещал приехать?

– А-а?

– Рубен.

– Сказал, что постарается.

Арлин вдруг ощутила позыв проехаться к его дому, посмотреть, не сидит ли он там, не смотрит ли в постели телевизор один, избегая ее компании. Но вроде бы как-то не годится уклоняться от празднества. И уж точно не в такой значимый для Тревора вечер. Еще несколько минут, и, когда сюжет закончится, надо быть тут, чтобы открыть охлажденное шампанское для взрослых. И шипучку из яблочного сока для Тревора. Только (если попросит), может, и стоит позволить ему всего лишь пару глоточков шампанского. В честь такого значимого вечера.

Может, Рубен успеет приехать к празднеству после телепередачи.

Увы, Рубен не приехал. И Арлин не пила шампанское.

Она принесла еще напитки и дожидалась подходящего времени, когда останется с Тревором наедине, чтобы сказать, как чертовски она им горда. Но компания не расходилась, и запись передачи прокрутили еще три раза, причем Тревор сам включал быструю перемотку, когда начиналась реклама. За всем этим возбуждением (и после полстакана шампанского) Тревор уснул задолго до того, как настало по-настоящему подходящее время.

…

Арлин проснулась от тошноты. Не было бы особой беды, если б в доме не было мамули.

Она спала на раскладном диване в гостиной, однако, едва стало слышно, как Арлин перебегает в ванную, как она тут же вышла из укрытия. Ох уж этот ее радар! Когда Арлин возвращалась обратно через спальню с лицом, с которого вся кровь отлила, там, на кровати Арлин, уже сидела мамуля. Видение в полиэфирном одеянии. И все же Арлин забралась обратно в постель. До того плохо она себя чувствовала.

– Напилась?

– Мамуля, я не пью уже больше года. Тебе это известно.

– Большой праздник вчера вечером. Все это волнение.

– Ты ж сама там была. Сама видела, как я пила яблочный сок.

– Не знаю, чем ты занималась, когда мы спать улеглись.

– Бог мой, мамуля. Ты мне дашь продохнуть когда-нибудь?

– Ладно, ладно, уж и спросить нельзя.

Долгая, звенящая тишина.

«Не попросить ли мамулю, – раздумывала Арлин, – позвонить на работу сообщить, что я заболела? Нет, я уже не девочка. Сама должна это сделать».

– Желудочный грипп?

– Откуда мне, черти веселые, знать, мамуля? Просто проснулась – тошнит.

– Часто случается?

– Сегодня в первый раз почувствовала.

– Просто подумала, может, забеременела?

– И в мыслях не держи!

– Уж и спросить нельзя.