Заплесневелый хлеб

Она тоже пошла за мальчиками на кухню, взяла полотенце и стала вытирать мокрые лица сыновей.

— Одному богу известно, как он вернется, бедняга! — прошептала она.

— Он сказал, чтобы ты не беспокоилась, — отозвался Паоло. — Он будет идти под балконами. Он пошел сегодня, потому что Аттилио сказал ему, что дон Фарина будет дома и он наверняка его застанет.

Паоло вошел в комнату и уселся возле печурки, рядом с Марко.

Мать погасила свет и подсела к детям.

— Только бы тот не заставил его напрасно тащиться под дождем! Он способен на это! Пресвятая дева, смилуйся над нами, у нас нет ни гроша. Можно ли столько месяцев не отдавать долг отцу семейства!

— Бессовестный! — воскликнула вторая дочка, Кристина, девятилетняя девочка со светлыми глазами и длинными белокурыми косами.

В комнате было темно, но в слабом свете, проникавшем сквозь щели жалюзи, все же можно было различить лица. Снова поднялся ветер, и фонарь, горевший посреди улицы, все время раскачивался. Когда его свет падал на балконную дверь, по комнате пробегали яркие блики.

Сидя против матери, Марко не спускал с нее глаз. Через короткие и равные промежутки он видел в луче света прядь волос, нос и подбородок. Все остальное тонуло во мраке. Он слышал позвякивание спиц, и временами, когда мать подносила вязанье к свету, тонким лучиком пробивавшемуся сквозь жалюзи, он видел ее руки.

Ему все время хотелось сказать что-то матери, успокоить ее, но он чувствовал, что это ничему не поможет.

Время от времени Ассунта отрывалась от работы и обводила взглядом детей. Она понимала, что они устали и проголодались. Медленно, осторожно Ассунта разгребала совком пепел, приоткрывая горящие угли, словно надеялась, что тепло прогонит усталость. Порой из-под углей, потрескивая, вырывалось пламя и освещало лица ребятишек. Тогда Ассунта видела их глаза, устремленные на горящие угольки. Она старалась припомнить какую-нибудь сказку, чтобы они еще хоть немного посидели спокойно.

Все яростнее завывал ветер, и дождь все сильнее хлестал по ставням.

— Слышишь, какой ливень! — воскликнула Кармелла.

— А папы все нет и нет, — отозвалась мать.

Угли догорели; по комнате снова забегали блики от уличного фонаря.

— И дедушка не возвращается, — сказал Марко и подумал, что дедушка, должно быть, тоже вернется усталый и промокший и у него не хватит духу попросить его проверить латинские фразы.

— У дедушки зонтик! А потом дождь к тому времени, может быть, пройдет.

«Как странно, — подумал Марко. — Всякий раз, когда мама говорит о дедушке, у нее даже голос меняется! А ведь это же ее отец!»

Дедушка Паоло теперь почти всегда молчал, но, когда заговаривал, излагал свои мысли ясно и убедительно. В семье только он один получил некоторое образование: он учился в семинарии и дошел до четвертого класса.

«Или вот, например, — думал Марко, — пойди объясни, почему дедушка любит Паоло больше, чем меня».

В глазах у дедушки, когда он подходил к Паоло, чтобы что-нибудь нарисовать ему, появлялось особое тепло. А он, Марко, не выносит, когда дедушка подходит к нему слишком близко и, объясняя урок, обнимает за плечи. В такие минуты у него все внутри переворачивается и ему хочется лишь одного — чтобы дедушка поскорее убрал руку.

— Мама, я устала! Может, накрыть на стол? — раздался в темноте голос Кармеллы.

— Подождем еще немножко.

Ассунта снова взглянула на детей. У Джины и Рино совсем слипались глаза, но они еще не просились спать.

«Сейчас они заснут и, чего доброго, свалятся на печурку», — мелькнуло у нее в голове, и она опять попыталась вспомнить какую-нибудь сказку. Но мысли ее были заняты только мужем.

— Ну и мерзкая же в этом году погода на святую Лючию! — проворчала Кармелла.

— Да, — согласилась мать. — Такой еще никогда не бывало.

— Сегодня утром я встретил возле школы двух волынщиков, — радостно сообщил Паоло. — Тех, что заходили к нам в прошлом году. Я их узнал. Помнишь, мама, того старика?

— А я не помню, — перебила его Джина.

— В этом году они к нам не зайдут, — оборвала их мать и замолчала. Паоло тоже замолчал, но ненадолго.

— Значит, мы не будем делать Иисусовы ясли?

— Нет, почему же. — И, помолчав немного, сказала: — Поставим на ночной столик святого Иосифа и Мадонну с младенцем, вот и все. — Она скорее почувствовала, чем увидела разочарование на лицах детей, и тут же добавила: — Вы же знаете, папа сидит без работы. Ему не до ясель. Младенец Иисус простит нас.

— Мы сделаем ясли сами, — заныл Паоло. — Я и Марко. Мы сумеем.

Вот уже несколько недель он собирал щепочки и прятал их в мастерской под старым диваном. Там же были спрятаны и листы оберточной бумаги, которые он выпрашивал у булочника всякий раз, когда его посылали за хлебом.

— Ведь правда же, Марко, сумеем? Дедушка нам поможет.

Марко не ответил. Ему нравились рождественские ясли, но больше всего он любил смотреть, как делает их отец. Тот не тратил на это много времени, но ясли получались очень красивыми: с горы, склеенной из раскрашенной бумаги, спускались дороги, которые вели к самой пещере.