Заплесневелый хлеб

— Весь мой капитал. Вот куда идут деньги несчастных бедняков! На, возьми и купи пять бумаг, но со сроком уплаты больше четырех месяцев. — Дон Джованни хотел было запротестовать. — Больше четырех месяцев, дон Джованни! Иначе поступайте как угодно, бог с вами! Я не знаю, что станется со мной за эти месяцы. Дайте мне по крайней мере устроиться! — Он повернулся к мальчику, который стоял в нерешительности, ожидая распоряжения хозяина. — Иди, да возвращайся побыстрее. Купи то, что я сказал.

Мальчик пошел, но на пороге дон Джованни остановил его.

— Погоди. Иди сюда! — он протянул руку. — Дай сюда эти пять лир. Кажется, у меня должны быть такие векселя.

Он подошел к письменному столу и, достав из ящика кожаный портфель, отыскал пять нужных векселей. Положив их перед Амитрано, он протянул ему открытую авторучку.

— Вот, подпиши, а потом я заполню их как полагается, без спешки.

Амитрано сделал вид, что не слышит. Он тщательно проверил векселя, заполнил их один за другим с обеих сторон и, подписав, вручил дону Джованни. При этом он не произнес ни слова. Кончив писать, закрыл авторучку и положил ее на стол. Потом поднес руку к кепке и двинулся к двери.

— Итак, я должен поблагодарить и откланяться. Пришел искать милосердия и нашел справедливость.

— Ты вечно из всего делаешь трагедию! — спокойно отвечал дон Джованни, проверяя заполненные векселя и аккуратно складывая их. — Все вы корчите из себя жертвы, преследуемых.

Амитрано был уже на пороге. Он оглянулся, с мгновение смотрел на дона Джованни, затем покачал головой.

— Вы, конечно, всегда правы!

— Я всегда прав, — громко рассмеялся дон Джованни.

Надвинув поглубже кепку ка глаза, Амитрано вышел из конторы.

* * *

— Значит, загораем на солнышке? — спрашивает Лоруссо, стоя перед Амитрано.

— И на солнышке, и при луне! — отвечает тот, чувствуя, что у него руки чешутся.

Лоруссо, не смущаясь, засмеялся и сел на табуретку.

— Кризис нас душит, — говорил он с обычной своей невозмутимостью, будто продолжая только что начатый разговор. — Все на это жалуются. Кризис не кончился, как это казалось. И никому неизвестно, что принесут нам ближайшие месяцы. Перспективы самые мрачные. Урожай был плохой. Никто не хочет платить долгов, а склады забиты товарами.

«К чему он клонит? — спрашивал себя Амитрано, но делал вид, что внимательно слушает. — Пусть болтает, ведь это только вступление».

— Вот я и подумал о тебе, — приступил к делу Лоруссо, — и решил, что ты, пожалуй, можешь поправить свои дела.

— Это в моем-то положении?

— Конечно, если захочешь.

— Еще бы не хотеть! Вы знаете, что я готов на все… — он хотел добавить «лишь бы средства были честными», но удержался. — Говорите, дон Джованни. — Он подумал: «Если он поможет мне достать хоть какую-нибудь работу, я готов уплатить ему двойные комиссионные, ей-ей! Дам даже больше, пусть он и в следующий раз вспомнит обо мне и пришлет клиентов».

Лоруссо встал и еще раз обошел мастерскую, высунулся в дверь и как бы случайно поглядел направо, налево, потом вновь уселся.

— Меняй профессию! — изрекает он и смотрит прямо в глаза Амитрано.

— Менять профессию, мне? Отличная идея! А что я стану делать? — Амитрано выдерживает упорный взгляд дона Джованни и думает: «Хочет предложить мне какую-нибудь подлость, да никак не решится!»

Чтобы Лоруссо легче было высказаться, Амитрано садится рядом на табуретку.

— Открой большой мануфактурный магазин. Солидный. Чтобы производил впечатление. Помещение у тебя есть. Улица подходящая. Состоятельных людей здесь ходит достаточно.

Дон Джованни замолкает и наблюдает за собеседником. Но Амитрано еще не понял, в чем дело, и продолжает созерцать голые стены своей мастерской.

— А дальше что? — спрашивает он скептически.

— В течение года примерно ты торгуешь, а потом вешаешь на магазин замок.

Дон Джованни с шумом поднимается, идет к двери, высовывается на улицу, смотрит направо, налево и опять усаживается на свое место.

Амитрано все это спокойно выдерживает, теперь уже он только притворяется, что не понимает.

— Как это «вешаю замок»? — спрашивает он.

— Вот уж действительно, если бог хочет наказать человека, он отнимает у него разум. Объявляешь себя банкротом! Неужели трудно понять?

Амитрано понимает. Еще бы! Понимает он также и то, что, едва магазин и склады окажутся забиты товарами, товары должны исчезнуть. Но по-прежнему делает вид, что не понимает.

— Легко сказать! А товар?

— Товар ты припрячешь еще до этого, понял? Эх, Амитрано! — Он разводит руками, словно хочет спросить: «Ты что? Вчера родился или дурака валяешь?» — затем продолжает — Ты его спрячешь, ясно? В такое место, где никто не найдет! — Он обеими руками тычет себе в грудь, что должно означать: «Иначе зачем бы я тебе это предлагал?» и заканчивает: —Это тоже нужно тебе объяснять?

— Вы уж извините, — говорит Амитрано, — вы пришли внезапно, застали меня врасплох, и я никак не возьму в толк…

Несколько секунд они молчат.

«Итак, ты решаешься? — спрашивает себя Амитрано. — А что будет потом? Такие дела надо уметь обделывать». И он думает о жене и детях.