Косарев слушал, как гармонист из охранников или, может, следователей играл умело, а мастера заплечных дел подпевали, кто во что горазд. Но пели не советские песни, а всякую похабщину. Самую приличную пели ту, что Косарев включил в список запрещенных песен для молодежной самодеятельности, «Стаканчики граненые».
Буденновскому коннику, моему дедушке Косареву, эта песня понятно, почему не нравилась, потому что распевал ее белоэмигрант Петр Лещенко! А зачем комсомолу петь песни врагов? Хотя теперь слушал ее Косарев даже с какой-то тоской в груди. Ничего в ней не было белогвардейского, кручинушка одна русская…
Вообще-то, СССР унаследовал от старой России музыкальность. И часто не от хорошей жизни, не от достатка, как у зажиточных крестьян при царе, а от вечной тоски-кручины пели колхозницы на поле.
Пели мужики в кузове грузовика, в автобусе.
Пели в эшелоне, что вез людей на смерть.
Вождь всех этих народов и народностей, — собранных под одной крышей как бы добровольно и с ликованием, но потом, когда можно стало, мгновенно отколовшихся с такой дикой злобою на «русских угнетателей», что еще несколько лет стреляли в них и резали по окраинам бывшей советской империи, — так вот вождь и учитель этих народностей чутьем понимал: лучше пусть поют, чем ругают, а тем паче стреляют.
Он таким способом проверял на верность Сталину ближний круг, а заодно поваров, охрану, халдеев всех мастей и, конечно, случайных гостей своих вечеринок, в том числе и из братских стран.
Косареву приходилось не раз бывать на таких сборищах. Особенно во времена, когда он после избрания «младшим генсеком» вошел в такую фавору, что вассалы стали качать фарфоровыми головами, переговариваясь: ух, как Сталин Сашку-то приобнял! Наверное, смену себе готовит!
Известно было, что Сталин, в отличие от глав других стран, очень редко звал артистов, никаких «квартирников» тогда не бывало. Вместо артистов вождя развлекали соратники и друзья.
В середине тридцатых годов, уже на закате большевистской «демократии», когда в Волынском члены политбюро и партийные чиновники высокого ранга ходили друг к другу на пироги или блины, Сталин, особенно при живой жене Надежде, любил позвать гостей.
Косаревы были там уже после ее смерти.
Явился на дачу ординарец, передал приглашение от Сталина, и, когда они пришли с цветами и вином, Сталин, любивший тогда Косарева, обращался к ним запросто: Саша и Маша, садитесь, угощайтесь!
Иногда он просил сыграть и спеть то, что ему особенно нравилось. Про «Сулико» известно всем. Но не все знают, что он заказывал «Гори, гори, моя звезда» и слушал, замерев, прикрыв глаза ладонью…
О чем он думал? Один Бог знает.
Наверное, о тяжелой своей судьбе. О ноше генерального секретаря ЦК ВКП(б), лидера страны и главнокомандующего вооруженными силами. Страны, которая почти во все времена своей истории имела достаточно солдат и пушек, чтобы сломить хребет любому соседу, диктовать свои условия на Востоке, заставить считаться с собой главные державы мира, которые не желали признавать СССР сверхдержавой.
«Гори, гори, моя звезда…» Звезда Сталина горела в те годы ярко и надежно, как и рубиновые звезды над кремлевскими башнями, которые он развесил вместо крестов. Его план был не менее, чем планом дьявола, и он упорно продолжал строить свое парадоксальное государство — не на нефти, алмазах и золоте, как сейчас выстраивают Россию, а на рабстве и крови.
Сталин строил так, что через много лет гениальный русский поэт Иосиф Бродский напишет о нем:
«Он правил страной почти тридцать лет и все это время убивал.
Он убивал своих соратников (что было не так уж несправедливо, ибо они сами были убийцами), и он убивал тех, кто убил этих соратников.
Он убивал и жертв, и их палачей.
Потом он начал убивать целые категории людей — выражаясь его же языком: классы. Потом он занялся геноцидом.
Количество людей, погибших в его лагерях, не поддается учету. Как не поддается учету количество самих лагерей, в той же пропорции превосходящее количество лагерей Третьего рейха, в которой СССР превосходит Германию территориально.
В конце пятидесятых годов я сам работал на Дальнем Востоке и стрелял в обезумевших медведей-шатунов, привыкших питаться трупами из лагерных могил и теперь вымиравших оттого, что не могли вернуться к нормальной пище.
И всё это время, пока он убивал, он строил. Лагеря, больницы, электростанции, металлургические гиганты, каналы, города и т. д., включая памятники самому себе.
И постепенно все смешалось в этой огромной стране. И уже стало непонятно, кто строит, а кто убивает. Непонятно стало, кого любить, а кого бояться, кто творит Зло, а кто — Добро. Оставалось прийти к заключению, что все это — одно».