«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Вот что пишет в своей книге «Подлинный Сталин. Воспоминания генерала НКВД» Александр Орлов.

«20 декабря 1936 года, в годовщину основания ВЧКОГПУ-НКВД Сталин устроил для руководителей этого ведомства небольшой банкет, пригласив на него Ежова, Фриновского, Паукера и нескольких других чекистов. Когда присутствующие основательно выпили, Паукер показал Сталину импровизированное представление.

Поддерживаемый под руки двумя коллегами, игравшими роль тюремных охранников, Паукер изображал Зиновьева, которого ведут в подвал расстреливать.

«Зиновьев» беспомощно висел на плечах «охранников» и, волоча ноги, жалобно скулил, испуганно поводя глазами.

Посередине комнаты «Зиновьев» упал на колени и, обхватив руками сапог одного из «охранников», в ужасе завопил: «Пожалуйста… ради Бога, товарищ… вызовите Иосифа Виссарионовича!»

Сталин следил за ходом представления, заливаясь смехом.

Гости, видя, как ему нравится эта сцена, наперебой требовали, чтобы Паукер повторил ее.

Паукер подчинился.

На этот раз Сталин смеялся так неистово, что согнулся, хватаясь за живот. А когда Паукер ввел в свое представление новый эпизод и, вместо того чтобы падать на колени, выпрямился, простер руки к потолку и закричал: «Услышь меня, Израиль, наш Бог есть Бог единый!» — Сталин не мог больше выдержать и, захлебываясь смехом, начал делать Паукеру знаки прекратить представление.

В июле 1937 года к нам за границу дошли слухи, будто Паукер снят с должности начальника сталинской охраны. В конце года я узнал, что сменено руководство всей охраны Кремля.

Тогда мне еще представлялось, что Сталин пощадит Паукера, который не только пришелся ему по нраву, но и успешно оберегал его жизнь целых пятнадцать лет. Однако и на этот раз не стоило ждать от Сталина проявления человеческих чувств.

Когда в марте 1938 года, давая показания на третьем московском процессе, Ягода сказал, что Паукер был немецким шпионом, я понял, что Паукера уже нет в живых».

К счастью, мой дедушка Косарев в день звонка Мех-лиса на дачу в Волынское вернулся еще засветло, вскоре после обеда. Мария Викторовна сразу же и в большом волнении — хотела написать, со слезами на глазах, но бабушка почти никогда не плакала! — рассказала мужу о звонке Мехлиса. А также и о том, что Лев Захарович просто выжал из нее информацию.

— Ты сказала этой сволочи, что я на охоте?

— Саша, да… Сама не знаю, как это вырвалось!

— Машенька, ты же опытный конспиратор, дочь подпольщиков! — Косарев улыбался, чтобы успокоить жену. — Ну ничего, что-нибудь придумаем!

Он есть ничего не стал, оставил жене охотничьи трофеи, быстренько переоделся и снова прыгнул в служебную эмку:

— Женя, в Кремль!

Поскрёбышев встретил Косарева хмуро, пошел докладывать Сталину. Но «младший генсек» еще почти час ожидал, когда его примут.

Наконец, Косарев зашел в кабинет.

Он сразу извинился за опоздание и уже раскрыл рот, чтобы придумать какую-нибудь непроверяемую историю, которая оправдала бы его опоздание к Сталину. Ну например, ехали с водителем Любимовым по лесной дороге, заднее колесо спустило, а запаска тоже оказалась пробита, о чем он тысячу раз говорил водителю, чтобы готовил машину с гарантией! А потом, пока дождались буксира, пока доехали до ближайшего гаража, пока бортовали резину…

Но всего этого не потребовалось, потому что Сталин желчно улыбнулся и, не подав Косареву руки, сразу спросил:

— Ну как поохотился?

Косарев вынужден был сказать, что хорошо, и на вопрос Сталина, кого удалось подстрелить, ответил, что двух жирненьких тетеревов и куропатку, на что вождь, раскуривая трубку, набитую табаком из распотрошенной папиросы «Герцеговина Флор», заметил:

— Вот ты бы еще так же лихо с нашими врагами в комсомоле расправлялся, как лесных курей стреляешь!

И они перешли к текущим делам.

Это были «текущие дела» разнесчастного, горестного 1937-го, года под знаком Быка со стихией агрессии и огня, когда огромная страна приближалась к апогею абсурда.

Если во времена оны какие-то сумасшедшие разночинцы и шли в народ, если социал-демократы, начитавшись Маркса, и были еще убеждены, что существует отдельное счастье для управляющего остальными «пролетариата»; если эсеры даже стреляли в князей и судей под лозунгом «В борьбе обретешь ты право свое!»

Если всё и было так, то теперь наступили времена не только бесправия, а тотальной несправедливости, мучений и крови.

Потому что нужно было еще сильно повертеть глобус, чтобы найти другое такое царство света и добра. Такое, где бы шахтеры соревновались в добыче угля, хлеборобы старались вырастить побольше хлеба, а бывшие недоумки, недоучки из провинции, — потомки которых до сих пор бьют детей и стариков дубинкам и за наручники волокут в автозак, — чтобы эти соревновались в другом…

А именно, кто больше сломает рук и ног на допросах, изнасилует дочерей и жен на глазах мужей и отцов. Кто больше всех уложит из пистолета москвичей в подвалах расстрельного дома на Никольской, в подвалах Лубянки и Лефортово, в бездонных рвах Бутово и Коммунарки, где невинный экскаватор «Комсомолец» не успевал за ночь даже присыпать свежие трупы глиной.