«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

А к чему тогда свелся грозный разговор всегда улыбчивого, но помрачневшего лицом Косарева с равнодушным Сталиным? Да всё к тому же.

Косарев попробовал спорить с вождем. Дескать, товарищ Сталин, в такой-то области НКВД арестовало всех секретарей обкома, двое расстреляны… В такой-то комсомольцы завода, обычные ребята, попали в расстрельные списки… На флоте расстреливают целыми комсомольско-молодежными экипажами, в армии арестовывают комсомольцев младших командиров…

Разумеется, это была беседа глухого со слепым, китайца с русским или наоборот. С каждым таким разговором Сталин убеждался: Косарев, конечно, как там о нем говорят, паренек из рабочих, и в глазах огоньки, умен, популярен среди молодого народа. И может даже любит товарища Сталина. Не его, Сталина из кабинета в Кремле. А хотя бы того Сталина, красивого, что на портрете в полный рост и с трубкой в руке. Но Косарев никогда не пойдет за вождем до конца! Этот сам метит в вожди! Этот — опасен!

Почему-то вместо того, чтобы снять трубку ВЧ, набрать напрямую Ежова и сказать: Николай, помнишь наш разговор о Косареве? Фас! Сталин медлил.

История не имеет сослагательного наклонения, у Сталина были свои резоны, а на календаре был еще сентябрь 1937 года.

В тот день он не пожал руки генеральному секретарю ЦК комсомола. Он сказал просто: «До свиданья, товарищ Косарев!» И отвернулся.

Косарев быстро вышел в приемную, оттуда в коридор, и на этой длинной ковровой дорожке чуть не столкнулся с группой военных, среди которых почти все имели петлицы генералов, и увидел Мехлиса.

Мехлис посмотрел на Косарева насмешливо.

Косарев подошел ко Льву Захаровичу почти вплотную, заглянул ему в глаза и громко, жестко, так, чтобы все окружающие слышали, сказал:

— Ну и говно же ты!

С лица заместителя наркома обороны мгновенно слетела желчная улыбка, лицо сделалось испуганным.

Наверное, он ждал, что после этих слов Косарев либо плюнет ему в лицо, либо собьет с ног коротким ударом в челюсть. Поэтому Мехлис замер, в точности как тот самый жертвенный заяц на шоссе, которого ослепил фарами «Паккард» товарища Сталина.

Замерли и генералы. От неожиданности слов Косарева и от возможного конфликта в двух шагах от сталинского кабинета лица многих стали пунцовыми. Но Косарев не ударил. Он отступил на шаг, плюнул себе под ноги и быстро пошел по коридору к выходу.

То есть, говоря современным языком, генеральный секретарь ЦК комсомола — и что самое печальное и позорное для Мехлиса, на глазах подчиненных! — опустил начальника Главпура Красной армии.

Ну хорошо, — наверное, мучительно рассуждал про себя Мехлис, — если взять слово с генералов, и они никому об этом не расскажут. Они люди военные! И что для них слово «говно», — которое, кстати, Ленин так любил, — если они в своей среде непрестанно матерятся! А Косарев? Кто даст гарантию, что он не расскажет об этом пассаже жене, вернувшись домой, а та — своей подруге. И поползут по Москве слухи!»

По-любому плохо!

Мы издали, из другого времени, можем думать и предполагать, что угодно. Но отбросив фантазии, придется вернуться к реальному вопросу: мог ли Мехлис после случившегося по его же вине, а ведь поступил как отпетый негодяй! — рассчитывать на хорошие отношения с Косаревым? Разумеется, не мог. Они стали врагами. Мог ли Лев Захарович Мехлис, в прошлом бедный одесский еврей, превратить случай в коридоре в шутку? Не мог и не хотел.

Теперь он жаждал одного — мести!

А в глазах Сталина Мехлис был гораздо влиятельнее Косарева.

Вот и весь расклад.

Во время различных торжественных мероприятий Сталин с удовольствием слушал живую музыку. Но, в отличие от других руководителей, он практически не приглашал к себе артистов — их роли исполняли друзья и соратники.

Главным исполнителем был Андрей Жданов, член политбюро и председатель Верховного Совета РСФСР. Он очень неплохо играл на рояле. В Волынском вплоть до 1948 года стоял прекрасный инструмент фирмы «Стейнвей и сыновья». Именно на нем по праздникам, да и просто во время ночных посиделок играл Жданов.

Приятный голос был и у Молотова. Но он иногда «капризничал» и отказывался петь. Один из телохранителей Сталина Алексей Рыбин, который некоторое время отвечал за сталинскую ложу в Большом театре, вспоминал о музыкальных увлечениях вождя и случае, который произошел во время празднования 60-летия Сталина в 1938 году.

Сталин любил слушать «Ивана Сусанина» с участием Михайлова (один из самых известных оперных певцов СССР. — А.К.). Тот сначала тяготился прошлой службой протодьякона в церкви и не осмеливался петь здесь в полный голос. Узнав об этом, Сталин подошел к Михайлову, положил руку на плечо и попросил:

— Максим Дормидонтович, вы не стесняйтесь, пойте в полную силу. Я тоже учился в духовной семинарии. И если бы не избрал путь революционера, кто знает, кем бы я стал. Возможно, священнослужителем.

С тех пор Михайлов полностью раскрыл свой талант. Сталин даже шутил, что в роли Сусанина Михайлов истинный костромской крестьянин с отменной смекалкой. Зато про его коллегу из второго состава говорил:

— Это не Сусанин, а барин со смекалкой.