Тут надо пояснить: товарищ Файвилович — четвертый секретарь ЦК комсомола. Давным-давно установлен порядок, что комсомол — подсобная организация для воспитания юношества в коммунистическом духе, но ее члены и руководители еще не члены партии и никакого права на обсуждение политических проблем партии не имеют — во всяком случае, в рамках комсомола, — всякие попытки такого рода резко обрываются: куда лезете; вам еще рано; это дело еще не вашего ума.
Сталин вспыхивает:
— Что этот паршивый жидёнок себе воображает!
Тут же товарищ Сталин соображает, что он сказал что-то лишнее. Он поворачивается и уходит к себе в кабинет.
Я смотрю на Мехлиса с любопытством:
— Ну как, Левка, проглотил?
— Что? Что? — делает вид, что удивляется, Мехлис. — В чем дело?
— Как в чем? — говорю я. — Ты все ж таки еврей.
— Нет, — говорит Мехлис, — я не еврей, я коммунист!
Это удобная позиция. Она позволит Мехлису до конца дней быть верным и преданным сталинцем, оказывать Сталину незаменимые услуги».
Однако вернемся в 1937 год ко Льву Захаровичу Мехлису.
Он знал Косарева и следил за его продвижением еще в начале тридцатых, когда заведовал отделом печати ЦК и потом сделался главным редактором «Правды» — во все времена СССР это была немалая должность.
За Мехлисом числятся немалые новшества, которые заставлял его предпринимать пытливый еврейский ум. Например, это он придумал доставлять гранки газеты в Ленинград по воздуху. С 1932 года гранки возило авиазвено Леонарда Крузе, в него входили лучшие летчики. А «Правду» ленинградцы получали день в день.
С Косаревым же Мехлис схлестнулся вскоре после того, как его назначили в 1937 году начальником Главпура — Главного политического управления Красной армии — и заместителем наркома обороны.
«Не все заметили, — пишет генерал-полковник Дмитрий Волкогонов, — или точнее, не придали особого значения, что во время выступления Косарева на январском Пленуме 1938 года произошла его перепалка с Мехлисом».
Эта сцена показалась делегатам не столько зловещей, сколько забавной. Однако Косарев отлично понимал, чем это чревато. Ведь он раскритиковал Глувпур Красной армии за слабую работу с комсомольцами. А это значит, что слабо руководит данной работой Мехлис.
— В армии пятьсот тысяч членов молодежной организации, а ежегодно принимают лишь несколько тысяч.
Мехлис в присутствии Сталина сразу же прервал Косарева:
— Это не мы, а центральный комитет не занимается армейским комсомолом! Я предложил вашему Белобородову (секретарь ЦК ВЛКСМ. — А.К.) пойти руководить комсомолом в армию, он отказался! Хотят руководить только из ЦК!
Гораздо позже, уже во время войны, Мехлиса обвинят в провале Крымского фронта, но и до войны о нем говорили как об одном из самых злобных и неприятных сталинских подручных.
Свою карьеру высокопоставленного «политрука» Мехлис начал с подлости. Он изгнал из армии и арестовал многих политработников за связь с так называемой «антипартийной белорусско-толмачевской группировкой». Но между прочим, эта «группировка» как раз выступала за укрепление политического контроля в вооруженных силах.
Мехлис сдавал людей Сталину.
Об этом знали в высшем руководстве страны, поэтому Мехлиса опасались — конечно, не как Берию, но иногда больше, чем Ежова. Ежов был необразован, труслив и глуп. А Мехлис образован, хитер и умен.
Мы уже говорили в этой книге о диких иллюзиях, царивших, в частности, среди интеллигенции, которая считала, что Сталин, скорее всего, не знает о тех преступлениях, которые творят за его спиной. И очень часто из канвы частных разговоров выплывала и проявлялась фигура «серого кардинала» Сталина — Мехлиса, который в это время вместе с Фриновским занимался чистками на Дальнем Востоке.
Удивит ли нас воспоминание Ильи Эренбурга о том, как зимней снежной ночью они гуляли по Лаврушенскому переулку с Борисом Пастернаком. И Эренбург сообщал Борису Леонидовичу приватно, что этого расстреляли, этого посадили, этот пропал без вести, родня уже полгода не может найти, что ходят слухи о пытках.
И Борис Леонидович негодовал среди сугробов.
— Вот если бы кто-нибудь рассказал про все Сталину!
В том же был убежден и Мейерхольд: «От Сталина скрывают!»
На самом деле, все обстояло ровно наоборот.
Карикатурист Борис Ефимов, — переживший, кстати, всех вождей СССР и умерший в 108 лет! — человек с репутацией не только отличного карикатуриста, но и стукача НКВД, рассказывал своему братцу, тоже верному сталинисту Михаилу Кольцову, «по дружбе», как производились аресты.
Ефимов встречался с Мехлисом. И вот однажды пьяный Лев Захарович показывает художнику несколько слов на бумаге, написанных красным карандашом. Объясняет: эти, дескать, «красные слова» Сталин адресовал наркому Ежову и ему, Мехлису, с приказом арестовать всех упомянутых в показаниях лиц. Это касалось людей еще свободных, еще не уволенных с работы, но на самом деле, уже осужденных на уничтожение красным карандашом.
Ежову оставалась лишь голая техника — оформить дела в производство и выписать ордера на обыск и арест.
Некоторым досталось еще круче.