Заповедь

Другую? Ну уж нет! Такого со мной не бывало. И не будет! Что она строит из себя? Своего счастья не чует! Конечно, можно сейчас сделать еще один круг и встать перед другой девушкой, и она с радостью станет его партнершей... Но отвергать его?! И Таймураз вновь замер перед Мадиной, сурово посмотрел ей в глаза, требуя повиновения, страстно внушая ей покорность, желая сломить ее упорство... Но она и на сей раз не вышла в круг!

— Лед гасит огонь! — радуясь поражению Таймураза, закричал Заур, и его слова обожгли парня.

— От огня и лед тает! — гневно произнес он в ответ и услышал смех.

Смеялись явно над ним. Над Таймуразом Тотикоевым! Он, точно ошпаренный, пронесся опять по кругу, на губах его играла улыбка, но глаза выдавали смятение. Нет, они не умоляли Мадину смилостивиться. Они, эти голубые глаза, упрятанные под черными бровями, по-прежнему пытались внушить ей: все равно мой напор сомнет твою волю, и ты выйдешь танцевать. А в глубине их затаился страх близкого позора. Сейчас Таймураз готов был отдать полжизни, только бы с честью выйти из-под обстрела насмешек. Он клял себя, что так неосторожно оказался в нелепом положении. Кто-кто, а Зарема почувствовала растерянность Таймураза и, стараясь помочь ему, с силой вытолкнула в круг сестру. Но Мадина вновь отпрянула назад.

Ноги Таймураза, казалось, высекали искры из земли. Каскад хитроумных движений вызвал восхищенные возгласы. И тут снова подал голос Заур:

— Эй, девушка, смотри, как старается, смилуйся над ним, а то парень совсем запарится!

Реплика еще больше подхлестнула Таймураза. Он закружил в танце так, что полы черкески стали захлестывать ноги. Изловчившись, он с разбега проехал на коленях, оставляя след на траве, добрых два метра, мгновенно вскочил на носки и опять оказался лицом к лицу со своей мучительницей Мадиной. Это уже переросло шутку. Смех стал стихать. Таймураз терпеливо ждал.

— Или вытащишь ее в круг, или век тебе носить вместо шапки женский платок, — сказал Батырбек гневно и громко, так, что все услышали. Он переживал за брата и не вынес бы срама от такого поражения.

— Не позорь его, сестра! — взмолилась чуть не плача Зарема. — Взгляни на лицо, как страдает!

— Приятней видеть не лицо, а спину незваного гостя! — сердито произнесла Таира.

Мадина посмотрела на Таймураза и растерялась — он... улыбался! Опять улыбался! А глаза? В них застыл ужас! Ой какой гордый... Откажу ему сейчас, он и в четвертый, и в пятый, и в шестой раз остановится передо мною. Не поймет, если даже скажут, что за девушкой остается право выбора: хочет — идет танцевать, не хочет — не идет. Тут для него вопрос чести и жизни.

— Иди, если сестра мне! — услышала Мадина злой голос Заремы и от сильного толчка оказалась рядом с танцором. Она подняла руки и поплыла в танце, и сразу в голубизне его глаз пропал страх. Глаза засверкали — торжествующе и горделиво. Все-таки получилось так, как захотел он, Таймураз.

Это был удивительный танец. Гармонь стонала, вскрикивала, мелодия с каждым мгновением становилась обрывистее, быстрее, азартнее...

— Давай, давай, Софья! — подбадривали гармонистку горцы. — Не подкачай!

Таймураз с легкостью лани кружил вокруг Мадины. То он оказывался впереди, преграждая ей путь, то несся по кругу навстречу ей, то плавно плыл рядом...

Девушку охватило странное ощущение, будто все, что происходит сейчас, она когда-то видела во сне. Куда бы ни повернулась, всюду натыкалась на улыбку партнера. Он преследовал ее, впрочем, не нарушая строгого этикета поведения в танце, и в то же время... Опережая убегающую и увертывающуюся, он старался заглянуть ей в лицо, смутить. Темп танца, взгляды, прерывистое дыхание танцора ошеломили Мадину. Все выглядело нереальным: мелькающие лица юношей и девушек, что-то азартно кричавших им, постанывающая гармонь, гибкое тело танцора... И когда она вдруг услышала шепот Таймураза, то подумала, что ей показалось... Лишь после того как умолкла музыка и Таймураз небрежным поклоном поблагодарил ее за танец, она вновь услышала этот страстный шепот — признание, сделанное им несколько секунд назад: «Минуту бы еще промедлила — и я вонзил бы себе в грудь кинжал». Глядя ему вслед, на эту прямую спину, на гордо посаженную голову, Мадина с ужасом подумала, что он и вправду вонзил бы в себя кинжал. От этой мысли ей стало нехорошо, и она оперлась на плечо сестры. А Зарема, радостная и счастливая, восторженно шептала ей:

— Видишь, какой он, видишь?!

Таймураз, тяжело дыша, сказал Мурату, кивнув на Мадину:

— Подросла...

— Только заметил? — усмехнулся тот.

— В сторону их дома я не смотрю, — сердито нахмурил брови Таймураз. — Ты видел, как она на меня глядела? Эти глаза и без пули разят!

— Мужчина не от свиста пуль погибает — от женского взгляда... Такое позволить с тобой?! Птенец, а с характером.

— Что осталось бы от ее характера, если бы я вырвал кинжал из ножен и на ее глазах вонзил бы в себя?..

— Подумывал? — удивленно глянул на него Мурат. — Из-за отказа в танце?

— Прицеливался, — признался Таймураз. — По мне лучше смерть, чем позор...