Заповедь

Потом она удивлялась, как смогли ее ослабевшие пальцы разорвать пуповину, завязать ее. Только когда исходящий криком теплый, мокрый комочек замер у нее на животе, жадно обхватил опухший сосок груди и нетерпеливо задвигал губами, Зарема облегченно вздохнула и опять провалилась во мрак.

Через два дня Мурат, приблизившись к пещере, приостановился у входа, с замиранием сердца стал вслушиваться в детские всхлипывания и успокаивающий голос Заремы:

— Ну чего ты, Тамурик, плачешь? Поел? Теперь спать надо.

Мурат так и не осмелился войти в пещеру.

... Небогато жили Гагаевы. Вдоволь в доме ели только гости, для которых хозяева готовы были последнюю овцу зарезать. А сами обходились чуреком, картофелем, молоком, сыром да пирогами с начинкой из щавеля, — и за это были благодарны Всевышнему. Дзамболат обратил внимание, что младший сын что-то уж очень скоро возвратился с охоты, да к тому же без трофеев. Судя по ружью, ни одного выстрела им не было сделано. Дзамболат обернулся к сыну. Но тот опередил его, сказав нарочито равнодушно:

— У похищенной ребенок...

Женщины ахнули. Умар торопливо поинтересовался:

— Дочь?

— Сын! — провозгласил Мурат.

— Выходит, чувствовала, — всплеснула руками мать.

Дзамболат, представив себе, какой переполох вызовет эта новость среди Тотикоевых, не смог скрыть насмешливой улыбки.

— Холодно там, в пещере, — сказал Мурат, — не перезимовать им...

Смолчали Гагаевы, хотя намек был ясный. Чего напрасно говорить? Прав Мурат, зимой в пещере с малым ребенком не выжить. Но о Зареме должны проявлять заботу не Гагаевы. Пусть Тотикоевы и Дзуговы разберутся, что к чему. Теперь их крови переплелись в этом новорожденном человечке. Но знают Гагаевы: ни Батырбек, ни Дахцыко не пошлют за Заремой. Придет сама, постучится в дом — могут и принять.

Мурат выразительно посмотрел на отца, потом на мать. Он хотел спросить у них, не станут ли они возражать, если он... Нет, он не осмелился обратиться к ним с такой просьбой. Он ясно представлял, что значит для их семьи три козы, каждая из которых дает в сутки полтора литра молока. Полтора литра! Для кого-то это и пустяки, но не для их семьи! Правда, если посмотреть с другой стороны, то эти полтора литра для них не так важны, когда где-то находится семья, для которой эти полтора литра означают жизнь. Дай ей эту козу — и она не умрет с голоду, будет жить!

Бедно жили Гагаевы. На учете у Хадизат был каждый кусок сыра, каждый литр молока, каждый совочек муки. Но когда Мурат, ни слова не говоря, вывел из сарая лучшую их козу, упиравшуюся, поводившую из стороны в сторону длиннющими рогами, ни отец, ни Умар, ни мать, ни Касполат, ни Пигу, ни Газак, ни Темболат, ни Шамиль не стали протестовать. Скажи один из них хоть слово, брось косой взгляд, — и Мурат завел бы козу обратно в сарай. Но мать застыла возле дверей, устало уронив на бедра грубые мозолистые руки. Братья только возвратились с берега реки, где воздвигали насыпь, и растерянно посторонились в воротах, пропуская Мурата с козой. Горцы понимающе переглянулись. Козы — женское владение. И если Хадизат не возражает, то почему мужчины должны роптать?! Встреченный на улице Хамат вытащил изо рта трубку, хотел спросить, куда это собрался Мурат с козой, но, ошарашенный догадкой, хмыкнул. Трубка его описала полукруг в воздухе и опять ткнулась в мелкие, пожелтевшие от старости, но еще здоровые зубы.

Никто из Гагаевых не остановил Мурата, не закричал ему вслед, когда он уводил козу по единственной кривой улице аула в горы. Никто не упрекал его за то, что он целую неделю возил на старом ослике камень-плитняк с берега речки к той распроклятой пещере. И только Зарема несмело протестовала против щедрого подарка — козочки, которая оказалась поистине бесценным даром богов. Мурат замазал стены, чтобы утеплить жилье, приделал вторые дверцы. Днем и ночью здесь горел огонь, согревая и освещая бледным светом холодный мрак, утлы были завалены заготовленным сеном для снующей здесь же, помахивающей коротким хвостиком козы. На приделанных к правой стене полках были сложены собранные Заремой плоды диких фруктовых деревьев, а внизу стояла бадья с водой.

Малыш лежал в люльке рядом с нарами, сложенными из камней, с настеленными на них обструганными стволами деревьев, накрытыми шкурой медведя, когда-то подстреленного Дзамболатом...

Приделав к входу в пещеру дверцу, Мурат облегченно склонился над люлькой и произнес:

— Теперь зима пусть лютует. Теперь она не так нам страшна, — и задвигал пальцами перед носом малыша...

— Спасибо тебе, Мурат, — только и сказала Зарема.

Теперь, отправляясь на охоту, Мурат особенно умолял покровителя охоты Афсати дать ему возможность добыть трофей. Если удача сопутствовала ему и он подстреливал тура, то домой доставлял половину туши — другая оказывалась в пещере. Из каждых двух зайцев один принадлежал Зареме. Она стеснялась, отказывалась брать его подношения, напоминая, что они не лишние в хадзаре Гагаевых. Но Мурат сердился, бросал трофей в угол пещеры и торопливо убегал...

... Встретив Мурата в ауле, Батырбек укоризненно сказал: