Заповедь

— Разве ты не знаешь, парень, что не подобает тебе проявлять такую заботу об этой опозоренной женщине?.. Не боишься, что боги возмутятся?

— У нее растет будущий джигит, — ответил Мурат с вызовом. — Кое-кому следовало бы об этом подумать...

Но Батырбека нелегко испугать. Он весело засмеялся в ответ на намек...

... Напрасно аульчане рассчитывали на то, что, узнав о рождении у Заремы сына, Батырбек раскается, предложит пересмотреть раздел земли. Каждые три дня он созывал братьев, делился с ними планами, высказывал мнение по возникшим проблемам и заботам, определял, кому чем заняться в ближайшие дни. Он не повышал голоса, если слышал возражения, по-прежнему повторял, что с привычными представлениями о жизни, о ведении хозяйства, о взаимоотношениях с народом необходимо распрощаться. Отары были сданы в аренду. На горном склоне установлены двадцать девять ульев.

— Куда ты стремишься бежать? — подал голос Салам.

Батырбек, оглядев братьев, с кислой усмешкой стал делиться с ними своими замыслами:

— Люди сейчас не обходятся домотканым сукном. Вот и мы черкески шьем из ткани, что в городе покупаем. И белье тоже. И женщины свои платья тоже из городской материи шьют. Каждой семье ткани нужны. А гвозди где берем? Лопаты? Мыло? За всем в город ездим. А был бы здесь магазин?!

— Кто захочет здесь магазин иметь? — саркастически вопросил Васо.

— Верно, — согласился Батырбек. — Аул наш мал. Но если открыть магазин в Нижнем ауле, то выгода будет. Большая выгода! Я прикинул: за полгода Мамсыр вдвое станет богаче.

— Я?! — изумился Мамсыр.

— Ты, — заявил Батырбек. — Не Агуз, не Дабе, а именно ты. У них все нараспашку, у них попросят дать товар без денег, они раскиснут, постесняются отказать, все богатство разбазарят. А ты твердый. И жадность есть... Погоди, погоди, не оскорбляю тебя. И жадность не всегда плохая черта. Мы закупим ткани, гвозди, молотки, лопаты, косы, конфеты — чего только в наших магазинах не будет! Обещаю вам: не прогадаем.

— Батырбек, ты говоришь о магазинах? Значит, не один будет у нас? — уточнил Мамсыр.

— Пока два: в Нижнем ауле и... в городе! Надо же шерсть, мед, мясо, сыр, творог куда-то девать!..

***

Дунетхан не спускала глаз с мужа. Ее не обмануло внешнее спокойствие Дахцыко. Он старается убедить всех, будто совершенно выбросил из своей памяти Зарему, будто его вовсе не интересует, как там она в горах, жива ли... Никто в ауле не осмеливался заговорить с ним о случившемся. Впрочем, он по-прежнему избегал людей. Он много работал в надежде, что заботы отвлекут от тяжких мыслей. Но облегчение не приходило. Можно ни словом не обмолвиться о несчастной дочери, но нельзя не замечать взглядов аульчан, в которых сострадание перекликается с недоумением, почему он не берет кровь с оскорбителей. А то, что Дунетхан, не спрашивая разрешения, сняла со стены ружье и упрятала подальше от его глаз, не намек ли на то, что в его нынешнем состоянии он способен на убийство? И в самом деле, он бывал близок к отчаянию. Дахцыко отыскал в сарае старое ружье, но не стал его вешать на прежнее место, справедливо рассудив, что, взяв его в нужный момент из тайника, избежит излишней паники в семье. А что случай представится, в этом он не сомневался. И готовился к нему. Он даже знал, кто станет его первой жертвой. Батырбек! Именно в нем Дахцыко видел все то, что так ненавистно ему было у знатного и сильного рода Тотикоевых, — жадность, чванство, жестокость... Пусть никто не думает, что гибель похитителя снимает с Дахцыко обязанность кровной мести. Бог справедливо покарал негодяя. Но это Бог. Дзуговы должны сами смыть позор оскорбления. Вмешательство судьбы лишь заменило жертву, Батырбеку быть ею. Пусть отвечает за все.

Дахцыко отвозил в долину кукурузу, где обменял ее на мешок муки и картофель. Правое колесо арбы подозрительно поскрипывало, а на повороте, налетев на камень, и совсем отвалилось. Поднять арбу и вставить в ось колесо самому Дахцыко было не под силу, и он обрадовался, когда увидел выползшую из леса фигуру горца, придавленную огромной охапкой хвороста. Дзугов помахал рукой, прося горца завернуть к дороге. Когда тот приблизился, Дахцыко пожалел, что звал его. Хворост тащил друг похитителя. Мурат сделал вид, что не заметил, как нахмурились брови Дзугова, молча свалил с плеч на землю груз, ухватился руками за ось, приналег плечом на борт и приподнял арбу. Дахцыко ничего больше не оставалось, как вставить колесо…

Разговор был короткий.

— Горец не идет на серьезное дело без лучшего друга, — свирепо глядя на могучую фигуру Мурата, многозначительно сказал Дзугов и угрожающе предупредил: — Появятся доказательства — ни один оскорбитель не уйдет от мести.

— А это поможет Зареме? — смиренно спросил Мурат.

— Не называй имя этой опозоренной при мне! — закричал Дахцыко, руки его непроизвольно вцепились в кинжал.

— Но она существует, и она — твоя дочь, — возразил Мурат. — Дочь, давшая тебе внука.

До этого дня Дахцыко не знал, что это такое, когда дрожат колени. Слабость овладела им. Дахцыко услышал хриплый шепот, вырвавшийся помимо его воли:

— Как он?