Запоздалое признание

Дон-Кихот

В одном загробном парке, словно к торжеству
Переметенном крыльев ангельских размашкой,
Под тенями дерев, которые листву
В наследство от земных прияли, вместе с тяжкой
Ее душой, хотя и вольной от тягот,
На мраморной скамье усохлый Дон-Кихот
Задумался о том, что думать мало толку,
И свой засмертный взор, который не смелей
Размоленной руки, бросает в глубь аллей,
Где прошлого следы затерты под метелку.

К нему Господь ладони простирает зря

И приглашает собеседовать в тумане,
Что ангелы, святое знаменье творя,
Для гостя порошат. Белее белой ткани,
Он прячется от Бога в замогильный мох,
Как если б онемел, как если бы оглох.

Когда-то крылья мельниц, в вешнюю годину,

Ему зарились блеском обнаженных шпаг,
А ныне в дланях Бога, что простерты к сыну,
Он видит лишь коварный призрачный ветряк;
Изверясь, он ухмылку выставил на страже
От снов, промашек, выходок и блажей.
И не заметит, если ангелы тайком
Ему приносят розу, спрянув с небосклона,
Дабы ему сказать, что на небе Мадонна
О верном рыцаре заботится своем.
И вот, когда-то бывший рыцарства зерцалом, —
Теперь посланца, и пославшую, и дар —
Не хочет видеть он, кто прежде доверял им,
А ныне стережется, словно гиблых чар.
И ангел склонится в безверия темнице,
И поцелует, и шепнет, понизив глас:
«И это – от нее!» – и краской загорится,
И отлетит. А тот одной косинкой глаз
В его воздушный след оглянется сурово
И, усомнясь в безверье, умирает снова
Той смертью, что рекла, закляв его беду,
Такого не будить и к Страшному суду!

В полете

На чудовище родом из древних поверий
Я прорваться пытаюсь с единого маха
В бесконечность, что пенится в пасти у зверя, —
Только зверь налетает на изгородь страха —
И встает на дыбы, и осеклась – дорога,
И я знаю, что дальше – прибежище Бога!
И, повиснув над бездной во вспугнутом скоке,
Вижу Господа взгляды и слышу – зароки:
«Я – граница твоя! Я заждался приблуду,
И куда ни помчишься – с тобою пребуду!»
Не хочу я границ! А хочу я к безмерьям!
И стегнул я по зверю – и вместе со зверем
Перепрыгнули пропасти, словно колоду, —
И я снова без Бога лечу на свободу!
Но когда понесло нас к стожаров бездонью,
Я во гриве пошарил заблудшей ладонью —
И под гривой нашарил – Господню хребтину!
Это Он меня носит в бестишной мороке,
Словно хочет загинуть, где сам я загину.
Это Он! И Его я услышал зароки:
«Я – граница твоя! Я заждался приблуду,
И куда ни помчишься – с тобою пребуду!»
И душа моя Господа на небе славит,
А чудовище – мчится, а зверь – не оставит!

Стремление