Запоздалое признание

Помню иней, со всех заблиставший сторон,
И нагрузнувший снег средь ветвистых проплетин,
И его безустанный на землю пророн,
И обманное чувство, что сам – искрометен.

То бугром, то холмом распухал на весу,

И деревьям приращивал белую челку,
И лепился в глаза, щекотался в носу,
И упархивал наземь – и все втихомолку.

И я помню тот впалый приземистый дом

И за окнами – гарусной пряжи узоры.
Я не знал, кто жилец – человек или гном, —
Потому что мне вьюга запряла просторы.

И коснулся стекла я, свой страх поборов,

И ладонь со следом стала сказки украсней:
Я коснулся своих и трудов, и стихов,
И той няньки, что после сослал в мои басни.

И унес я в ладони пугающий след,

И пуржился мне снег, весельчак-непоседа.
И прошло столько лет, сколько надобно лет,
Чтоб себя самого размытарить без следа.

И теперь, изболевши отпущенный век,

Я хочу подойти к тем же самым воротам,
Чтобы землю выбеливал этот же снег
И порхал надо мною все тем же полетом.

Я глядел бы в окно – я мечтал бы взахлеб —

Молодого себя отгребал в заоконьях —
И что силы бы прятал горячечный лоб
В тех давнишних утраченных детских ладонях!

Асока