Запоздавшее возмездие или Русская сага

Врешь, паскуда, беззлобно ухмыльнулся Прохор, все обманывают и воруют - так уж построена житуха. На обмане и предательстве. Разве он, задумав отправить на тот свет единственного друга, не кривит душой?

-- Все же сын... - заикнулся Федор.

-- Сын, только - чей? Неизвестно от кого Галилея понесла, - знал, что возводит напраслину на бывшую жену, но нужно же чем-то оправдать равнодушие к судьбе сына! - Кто там только не побывал. Говорили, Нечитайло, начальник штаба батальона отметился, комбат тоже прыгал, а уж о красноармейцах и говорить нечего...

-- Неужто была такой уж злой на любовь? - засомневался Федька. Худющая, костлявая, а - гляди-ка, азартная. Ладно, друг, не штормуй, спасать или не спасать Доходягу - твои проблемы.

Идея, выданная Семенчуком, о "выкупе" зека не взволновала Прохора, наоборот, вызвала негодование. Ополовинить горшки с драгоценностями и ради чего - спасения хилого, больного пацана, которого только по недоразумению можно назвать сыном крепкого, подтянутого старшины? Нет, на это Сидякин ни за что не согласится.

Новое, еще более непонятное и нежданное известие заставило снова отложить визит к самогонщице. Последний для Семенчука.

Оказывается, старшина обзавелся... внуком. Вытирая сопливый нос и кривя тонкие губы в ехидной ухмылке, Заяц сообщил о том, что подстилка Доходяги разродилась, сама после трудных родов отдала Богу душу.

Эта новость взволновала Сидякина намного больше, нежели осуждение сына.

-- В каком роддоме находится младенец? - погасив неожиданное волнение, спросил он. - Когда народился?

Заяц подробно описал месторасположение больницы, мало того, сообщил на каком виде транспорта добираться. Прохор аккуратно записал все это в записную книжку, с которой не расставался ни днем, ни ночью.

Дома, поймав за развеваюшийся подол бегающую по кухне Настьку, ввел ее в курс еще одних обязанностей. Кормить и беречь от болезней и других бедствий его внука.

Семенчук внимательно слушал, постукивая под столом деревянным протезом. Кажется, ему нравилась забота друга о наследнике.

-- За уход за Ефимкой станешь получать больше. Намного больше. Но ежели не доглядишь и с пацаненком что-нибудь случится - на одну ногу наступлю, за вторую дерну. Вместо одной девки станет две.

Настька привыкла к вечным угрозам хозяев, поэтому ответила понимающей улыбочкой. Утвердительно кивнула - все будет в полном ажуре, и побежала в погреб за дополнительной бутылкой самогона. Радостное событие необходимо отметить...

Поздно вечером на последнем автобусе Прохор возвратился домой. С орущим свертком на руках...

* * *

Настька, будто бегун на дальние дистанции, получивший второе дыхание, моталась по дому и двору, стирала, победоносно поглядывая на любопытных соседок, развешивала пеленки. В солнечную погоду баюкала на крылечке розовощекого, пухлого младенца, поила молоком из бутылочки с натянутой соской.

Деревенские порешили - ни стыда у девки, ни совести. Другая бы хоронила свой грех, а эта выставляет его на показ. Со временем сплетницы успокоились, переключились на другие деревенские события.

Лето сменилось холодной тягучей осенью, пришла морозная зима, потом бурливая весна. Отметили годовщину рождения Ефимки. Румяный пухлый малыш, радуя мужиков, бодро топотал по двору, со смехом гонял перепуганных кур, сражался с воробьями.

Сидякин все не мог решиться совершить задуманное убийство. При виде Семенчука, баюкающего пацаненка, в нем возникало нечто похожее на раскаяние и жалость. Он давил в себе эти чувства, про себя твердил, что убрать компаньона заставляет не жажда обрести богатство - зачем оно ему? - а желание обеспечить будущее Ефимки.

Между тем, Федька, не таясь от друга, начал заполнять уже седьмой горшок. В захоронке стало тесно, пришлось соорудить более просторный тайник. Целую неделю трудились компаньоны, оборудуя в погребе более вмнстительную нишу.

Заяц по прежнему приезжал два раза в неделю. Семенчук посчитал опасными встречи на озере - пацаны-рыболовы, не боящиеся ни Бога, ни дьявола, могут присмотреться и трекнуть отцам и матерям. Далеко ли до греха? Поэтому компаньоны виделись с главным надсмотрщиком в хате местного лесника. Под видом родственников. Лесник не интересовался причинами визитов, его больше увлекала сумма, обещанная за кратковременное предоставление горницы.

На этот раз Заяц встретил хозяев хмурый, чем-то озабоченный. Бережно выложил на стол тяжелый сверток.

-- Взяли хату одного барыги. Пришлось замочить. Желток расстарался. Золотишко, колечки, камушки, - коротко пояснил он. - Все сделано чисто.

-- Лягавые не сели на хвост?

-- Говорю же - чисто.

-- Почему тогда такой угрюмый?

Заяц помолчал, поковырял в мокром носу.

-- Знающий человек с зоны трекнул: Доходягу освободили.

-- Как это освободили? - не понял Сидякин. - У него же срок червонец, а прошло всего полтора года.

-- По болезни. Последняя стадия туберкулеза, вот-вот сдохнет.