Запоздавшее возмездие или Русская сага

-- При...ехал в Моск...ву и сра...зу к тебе. Боль...ше неку...да.

Прохору припомнилась библейская притча об отце, принявшем преступного своего сына. А ведь Марк ни в чем перед ним не провинился, скорее он провинился перед сыном, когда, с подачи Семенчука, толкнул его на скользкую дорожку попрошайничества и грабежей.

Кто перед кем должен виниться?

Эх, ежели бы между отцом и сыном не стоял розовощекий малыш!

Позволь туберкулезнику жить вместе с Ефимкой - заразит мальчишку, преждевременно сведет его в могилу. Разве можно допустить такое?

-- Хотел спросить, где жить собираешься?

В обыденном вопросе - ответ на возможную фразу Марка: у тебя. Доходяга отлично понял это. Тяжело поднялся, вскинул на плечо невесомую котомку и, привычно пошатываясь, двинулся к калитке. Видимо, он все еще надеялся на отцовское чувство Сидякина - шел медленно, часто оглядываясь.

-- Подожди!

Марк остановился. Радостная улыбка искривила тонкие губы, скупая слеза пробежала по впалой щеке.

Прохор подошел, протянул сыну тонкую стопку червонцев.

-- Это тебе на первое время. Не вздумай возвращаться в подвал - живи у матери. Сюда не приезжай, понадобишься - найду.

-- Спа...сибо, ба...тяня, - разочарованно проскрипел Марк. - Все сде...лаю, как ве...лишь.

Пока он ожидал на остановке автобус, Сидякин не уходил в избу опершись на плетень, не сводил с покачивающегося сына жалеющего взгляда.

Ничего страшного не произошло, уговаривал он сам себя, Галилея охотно приютит больного сына, сделает все для его выздоровления. А отец время от времени будет подбрасывать денежки. Все образуется, все войдет в норму.

Когда Прохор, проводив автобус, наконец, вошел на кухню и расположился за столом, Ефимка забрался к нему на колени, что-то засюсюкал, запел.

-- Проводил сынка? - без привычной веселости спросил Семенчук. - Хотя бы накормил страдальца.

-- Мать накормит и обогреет, - жестко ответил Сидякин, целуя розовые щечки внука. - На то она и мать.

-- Душа у тебя, кореш, из танковой брони изготовлена, - осуждающе покачал патлатой головой артиллерист. - Страшный ты человек...

Сам не представляешь, какой я страшный, подумал старшина. И никогда не узнаешь...

* * *

Субботнее утро - светлое, солнечное. Семенчук поднялся рано, постукивая протезом, забегал по избе. Сидякин грузно ворочался на постели, громко охал, изображал недомогание.

-- Что с тобой, дружан? - заглянул в боковушку Федор. - Корсет расклеился или голова разболелась?

-- Скверно себя чувствую. Суставы ломит - спасу нет.

-- Ништяк, кореш, попаришься в баньке, попрыгаешь на жирной Симке все болячки пройдут... Настька, жрать охота, а ты отсыпаешься! - заорал Семенчук, заглядывая в "девичий теремок". - Поджарь картоху, ленивица! Потом сготовь баньку, днем попаримся, вечером пойдем гостевать.

Невыспавшаяся девка в ответ что-то пробурчала, подватила Ефимку и подалась к рукомойнику, висящему во дворе. Малыш болтал ножками, что-то лепетал.

Наверно, просится к дедуле, умиленно подумал Прохор, тоже выходя из избы с полотенцем, перекинутом через плечо. Кроха еще неразумная, а понимает что к чему, сознает, кто его любит, а кто равнодушен.

Как всегда, завтрак прошел весело. Ефимка сидит на коленях деда, болтает ножками, тычет пальцем в ноздрю Сидякина, заливисто смеется. Федор тоже улыбается, сыпет шутками-прибаутками.

-- Все люди как люди, - ворчит Настька. За общим столом сидеть бабе не положено - устроилась возле печи. - Парятся вечером, перед ужином, а вы что удумали - днем! Все не по людски.

-- Кому сказано - перед обедом, - увещевал Федька ворчливую хозяйку. Опосля малость подремлем и подадимся жарить баб. Ну чего скривилась? Мужики мы аль не мужики?

-- Постыдились бы такое говорить при ребеночке! Стыдобушка!

Настька быстро перемыла посуду, прошлась веником по полу, смахнула со стола крошки и побежала на край огорода к вросшей в землю древней бане.

-- А мы с тобой, герой-старшина, в погреб, - таинственно прошептал Федька, косясь на приоткрытую дверь. - Оглядим наше богатство.

-- Зачем? - удивился Прохор. - Только вчера проверяли.

-- Проверяли да не так... Сичас выберем подарунчики для шлюшонок. Глядишь, крепче станут обнимать.

Знакомый процесс вскрытия захоронки. При виде семерых горшков у Прохора зачесались руки - удавить проклятого компаньона, самому перещупать золотые безделушки, погладить камушки... Нельзя, никак нельзя, не то вместо богатства отвалят лягавые годков пятнадцать за решеткой. Заставил себя успокоиться.

-- Лучше бы, конечное дело, презентовать бабам по золотому члену с алмазными яйцами, - веселился Федька, то и дело повторяя излюбленное присловье. - Да вот беда - нету таких украшений. Придется енти сережки, покачал на мозолистой ладони золотые серьги с вкрапленными в них бриллиантами. - Или бусы? Разные ожерелья да камеи - не для деревни, засмеют... Как думаешь, кореш?

Прохор безразлично пожал плечами.

-- Значится, Фекле - сережки, Симке - бусы. Все, дружан, пошли

отседова, как бы Настька не засекла.