Нельзя сказать, что Прохор обрадовался либо загоревал - судьба сына давно уже не интересовала его. Но вдруг Марк заявится в деревню, потребует свою долю богатства - что делать, как поступить? Отказать, выгнать? Нет, на это он не пойдет, остатки совести потом замучают.
-- В подвале не появлялся? - понимающе глядя на компаньона, спросил Зайца Семенчук. - Где живет?
-- Хрен его знает где, - не полнимая глаз, досадливо ответил Заяц. Только Желток боится - Доходяга станет мстить. Ведь он вместе с Хмырем подставили его лягавым.
-- А ты чего струсил?
-- Вовсе не струсил. Но кому охота получить перышко под ребро. Вдруг Доходяга решит, что я тоже повинен. Не только в аресте, но и в смерти Райки Вездехода. Ведь именно я отвозил брюхатую в больницу.
Наверно, трусливая мыслишка родилась не на пустом месте, подумал
Прохор. Заяц вполне мог по дороге в роддом подсунуть беременной бабе отравленное питье. Причин - множество. Надоумил мстительный Желток, подсказал хитроумный Хмырь.
Скорей всего нужно со дня на день ожидать появления в деревне сына. Задуманная ликвидация компаньона-соперника оступила на второй план.
А влюбленные бабы не унимались. Теперь прогуливались по улице в непосредственной близости к избе хахалей. Демонстрировали потасканные свои прелести, смеясь, трясли вислыми грудями, поддергивали распирающими юбки бедрами.
Однажды остановились возле плетня.
-- Чей же ентот расчудесный малыш? - медовым голоском спросила Фекла Настьку. - Уж не твой ли?
-- Внук хозяина, - коротко ответила девка. - Я еще не замужем.
-- Детишки нарождаются не только у замужних, - рассмеялась Симка. Хозяева-то дома?
-- Прохор Назарович бреется, а Федор Проклович пошел за куревом.
-- Покличь старшину, - попросила Симка, одергивая на бедрах юбку и охорашиваясь. - На два словечка.
Настька, подшлепнув смеющегося малыша, вошла в избу. Фекла поспешила в центр деревни к лавке. Перехватить колченогого, потребовать ответа - когда заявится для исполнения главной мужской обязанности?
На крыльцо вышел старшина. Из-под расстегнутой рубашки выглядывает мускулистая, поросшая черными кудрявыми волосами, грудь, видна верхняя часть корсета. Армейские галифе, домашние тапки, непокрытая голова человек отдыхает.
Все же подошел к калитке.
-- Добрый день, Прохор Назарович, - призывно пропела баба.
-- Привет, Симка, - сухо поздоровался старшина. - По какой надобности?
-- Известно какой, - заколыхала грудями баба. - Позабыла уж ваш
голосок. Скоко не виделись - поневоле забудешь. Или я не по вкусу
пришлась, или друга зазноба появилась?
-- Никаких зазноб. Днями заглянем.
-- Чего там днями, - наседала разгоряченная баба. - В субботу - день рождения подружки, посидим, покалякаем. Сговорились?
Пришлось согласиться. Все равно Симка не отстанет.
Воодушевленная согласием Прохора баба поплыла к центру деревни. Там возле входа в лавку Фекла обрабатывала своего возлюбленного. На подобии Симки выпячивала груди, переступала с ноги на ногу. Федька ковырял протезом землю, понимающе кивал, корявой ладонью примерялся к бабьему подолу.
-- Все, подружка, пошли в магазею, прикупим городской закусочки. Старшина пообещал наведаться в субботу, - сообщила Симка радостную новость. - Не угощать же мужичков одной картохой?
-- Значится, придешь? - Фекла расправила плечи, грудью прижала
тощего Федьку к плетню. - Не омманешь?
Воровато оглядевшись, Семенчук все же исхитрился запустить пятерню под подол. Сжал с такой силой, что Фекла охнула и отшатнулась.
-- Бешеный, как есть бешеный... Рази можно на людях?
-- Без людей я бы не так пошшупал.
От мужской ласки самогонщица обессилила. Пришлось Симке подхватить ее под руку и силком оторвать от прилипшего, будто муха к меду, кавалера.
-- Ну, как, отметимся? - спросил Федька, закрыв за собой калитку.
Бабы разгорячились до полного накала, прикоснешься - ожог. Сами не придем
- сюда пожалуют. Сдерут с нас одежонку, изнасилуют. Неужто допустим такое? Фекла сказала, что в субботу - день рождения Симки. Подходящая причина для разговления.
Не договорились курвы, с неожиданной злостью подумал Сидякин, брешут не в унисон. Но главное не в бабьей болтовне. Вот и решение измучавшей его проблемы, Федьке остется жить чуть меньше недели.
-- Придется пойти.
-- Точно, придется. Ежели признаться, у меня уже из ушей течет, до того оголодал - ужасть! Дорвусь до Феклы - живой не выпущу.
Игриво похлопал Прошку по спине, подхватил на руки Ефимку и покостылял в избу.
Хороший все же мужик, неожиданно подумал Сидякин. Веселый, неунывающий, добрый. Позавчера, возвратившись от лесника, потащил компаньона в подвал. Поднатужась, отвалил бетонную плиту, вскрыл последний, еще незаполненный горщок, принялся медленно, со значением, перекладывать в него золотые слитки и бабские украшения. Перекладывает, любуется и приговаривает.
-- Вот это тебе на дом. Это - мне на новый протез. А это - Ефимке на пеленки. Бусы подарим Настьке, пусть хороводит парней, нынче одним телом их не заманить. Золотой крестик с бриллиантами подарим Марку.