Запредельный человек

Коридор тянулся метров семьдесят, потом резко свернул вправо и закончился комнатушкой с полками на стенах. На полках ничего не было, только пыль. Под полками висел ряд вешалок, но одежды на них не было. Джесс потопал по полу, взглянул на потолок.

— Здесь должен быть выход, — сказал он. — Похоже на гардеробную, где хранили защитная одежда.

Я не отрываясь смотрел на вешалки. Что-то в них насторожило меня. Я сосчитал их — двенадцать. Взялся на третью справа и потянул. Не идет. Тогда я потянул сильнее. Что-то щелкнуло, но ничего не произошло. Джесс наблюдал за моими действиями с открытым ртом. Я ощупал следующую вешалку, потом ухватился за пятую справа, дернул. Лоб под маской покрылся испариной. Я пропустил еще одну вешалку и дернул следующую. Что-то хрустнуло, и стена справа резко приоткрылась на сантиметр-полтора.

— Как ты узнал, Стив?

— Сам не понимаю, — сказал я и толкнул дверь.

Мы вошли в помещение, которое я когда-то видел, очень давно, во сне о другой жизни. Комната была просторной. Отсыревшие стены покрывали трещины, вдоль которых небольшими пучками росла плесень. Пол тоже был весь в трещинах. Тут и там валялись скрученные осколки окисленного пластика — все, что осталось от композитной плитки. Все это я увидел в свете фонарика Джесса, пока тот обшаривал комнату лучом. Наконец, луч выхватил из темноты дверь в противоположной стене.

Я подошел и повернул старинную круглую ручку. За дверью был кабинет, покрытый сантиметровым слоем пыли, Тут и там валялись клочки жухлой бумаги. В углу обнаружилась гора кожаных лоскутов и заржавленных пружин — то, что некогда было вместительным креслом. Напротив него — стол из тикового дерева. На столе — небольшая чаша, на дне которой только пыль и кусочек стебелька.

— Маргаритки, — сказал я. — Белые.

— Стив, ты узнаешь это место?

— Это мой завод. А это — мой кабинет.

Я прошел к столу и достал из выдвижного ящика бутылку. На остатках этикетки было написано: «...ЭМИ АРТАН».

— Что еще ты помнишь?

Я взглянул на картину на стене. Стекло, хоть и грязное, было цело. Но за ним не осталось ничего, кроме пригоршни праха. Я снял картину, и в стене за ней обнаружилась металлическая дверца с ручкой-реле. Сейф. Приоткрытый.

— Кто-то уже успел побывать здесь, — проскрипел Джесс.

Я запустил руку в сейф и ощупал верхнюю стенку В ней имелась дырочка.

— Мне нужна проволока, — сказал я.

Джесс порылся в сумке на поясе и протянул мне кусок. Я запустил его в дырочку. Раздался щелчок — и задняя стенка сейфа упала мне на руку. За ней оказался выдвижной ящик. Я достал его. Он оказался пуст, если не считать хлопьев черной краски.

— Что ты ожидал найти? — спросил Джесс.

— Сам не знаю.

Я дунул в пустой ящик, и хлопья взвились мне в лицо. Я уже хотел отбросить ящик, но тут мой взгляд уцепился за дно. Краска там была сухая и шелушилась.

— В чем дело? — спросил Джесс, пристально глядя на меня.

— Он не был покрашен изнутри, — вспомнил я. — Это черный углеродный сплав...

Ногтем я соскреб краску и увидел нацарапанные слова: «В ОПЕЧАТАННОМ КРЫЛЕ».

6

...Фрейзер взирал на меня, словно на собаку, которую переехал автомобиль. За спиной у него стояли Гатли, Смит, Джейкобс и еще пара из техобслуживания.

— Исполняйте приказ, черт подери! — кричал я, а в висках кувалдами стучала кровь. — Я же велел закрыть эту часть. Бог свидетель, я не шутил!

— Мы все знаем, что ты чувствуешь, Стив, — сказал Фрейзер. — Но это лишено смысла...

Мимо него протиснулся Хобарт, и я увидел его жирную морду.

— Послушай, Дрейвек, мы вбухали в этот проект такие деньги...

Я замахнулся на него, но руку перехватили. Тогда я сломал ему ногу; и все они кучкой прижались к стене — все, кроме Фрейзера. Ему одному хватало духа спорить со мной. Рот у него был в крови. На полу лежал и стонал механик Браун.

— Он спятил! — визжал Хобарт.

Фрейзер смотрел мне в глаза и говорил:

— Хорошо, Стив, если ты этого хочешь...

— Ты понимаешь, что это значит? — Казалось, прошло много времени, но Джесс по-прежнему стоял подле меня с фонариком, а я все так же смотрел внутрь ящика. Наконец, я отбросил его, слой пыли приглушил звук падения.

— Да, — сказал я. — Понимаю.