Запрет на безумие

Откинувшись на впалом кресле, вдыхая запахи салона и духов, Ролан наблюдал за тем и тихо слушал: удары по крыше, удары по стеклам, по асфальту и каменным постройкам, намокшим от настигшей в два счета стихии. Еще недавно выглядывало солнце, но всего лишь миг – и все переменилось. Так же, как и в жизни Ролана: мгновение – и появилась Брина, другое – она исчезла; момент-рывок, решающее слово, возможно, мысль, обрывок чьей-то фразы – и вот уже произошел скачок в сознании: из обвинителя он превратился в защитника, из истца в ответчика, из противника в ярого сторонника. И что тому послужило причиной?

Время.

Время шло, и разум просыпался, откидывая простыни слепой горячности, давая волю трезвым мыслям.

А мысли постепенно упорядочивались: вставали на места и в правильной хронологической последовательности, включая логику для разрешения противоречий: поступкам Брины находились причины, для причин – разумные доводы и объяснения.

Почему украла телефон?

Сломалась машина, требовалось позвонить, а чтобы нормально с ним поговорить, попросить телефон, объяснить ситуацию, она была излишне взбалмошной и непосредственной.

Оправдывало ли это Брину?

Нет. Их знакомство в любом случае могло быть подстроено. Однако сломанный автомобиль – это факт: Ролан сам возился с движком, пытаясь выявить возможные неполадки. А если допустить, что дефекты машины были заранее спланированной работой догмар, то откуда же Брина знала, что встретит Ролана именно в баре, да к тому же в то самое время, в которое они встретились?

Но пускай даже знала – могла ли Брина рассчитывать, что из заднего кармана Ролана будет выглядывать мобильный телефон, который впоследствии Брина присвоит, надеясь, что Ролан явится за ним. Насколько высока была вероятность, что Ролан поступит так, как ожидает Брина?

Если же случай этот – ложь, то настолько филигранная, что к ней сложно было подкопаться. Теперь было сложно. Когда к Ролану вернулось спокойствие и воспоминания не доставляли боль. И он вспоминал: встречи, события…

Ролан видел ее лицо: глазища, полные неверия, когда Лисандр соизволил сообщить ему о разыгранных перед ним миниатюрах: каждая их встреча с Бриной являлась смешной, даже комичной постановкой.

Он посчитал тогда, что Брина играла. Что слезы ее ненастоящие, и она всего-то не хотела выходить из образа. Однако то, как смотрела на Лисандра…

Возможно, Ролан продолжал себя обманывать. Возможно, не желал верить в худшее и все стремился ее оправдать, однако от Брины не исходило лжи – когда стояла рядом с Лисандром и с надеждой заглядывала Ролану в глаза. Да, Ролан мало что воспринимал, был шокирован, не верил в то, что видел, но даже намека на обман не ощущал. Боль, замешательство, но не ложь…нет, не ложь…

А если раньше? Ощущал ли он подобное раньше? Токи лицемерия, исходящие от Брины, в те дни, когда они общались? Когда веселая и с виду непринужденная она вертелась у него под ногами?

Конечно, мелкие прегрешения были: какие-то уловки, недомолвки, дабы привлечь к себе внимание. Однако притворства, фальши и неискренности – нет: Брина себя не ломала, ни к чему не принуждала, и что уж скрывать – ненависти и отвращения к себе Ролан не чувствовал, что бы ей не говорил и в чем бы ее не обвинял. Да и можно ли подобное сымитировать? Ролан хорошенько все обдумал. Он не верил, что настолько сильные и разрушительные переживания можно так глубоко и долго в себе прятать. Рано или поздно неприязнь всплыла бы наружу и стала очевидна Ролану. Да и не смогла бы Брина контролировать эмоции, сдерживать в себе недовольство. Это же Брина – прямолинейная, взрывоопасная шашка. Можно обмануть лицом, поработать над мимикой, можно самому поверить в свою ложь, однако чувства обмануть нельзя. Их нельзя одурачить, невозможно подделать. И жить с постоянной ложью: любить, когда ненавидишь,…а Брина ведь любила, не так ли? Она говорила, что любит его, любит…

Нет, такое недопустимо.

Ролан схватился за ручку переключения передач и крепко сжал, прочувствовав шероховатость материала. Рычажок напоминал радугу, цветную и яркую, поскольку поверху были нанизаны разноцветные резинки – красная, синяя, зеленая…

На заднем сидении валялись топы, словно переодевалась Брина в машине, под ногами лежала пара туфель.

Ролан починил ее Порше, хотя видел его пригодным только в металлопереработке. Чинить начал еще в период их «случайных» встреч. Там, в торговом центре, когда шел в магазин инструментов и неожиданно встретился с Бриной,…он шел за инструментами именно для нее. Для того и пришел туда – целенаправлено пришел.

Что побудило так поступить? Помочь абсолютно чужому для себя человеку, зная о его несносном характере?

Ролану нравился характер Брины. Нравились ее беззаботность, легкость и открытость. Искренность и своеобразная доброжелательность. И пускай порой она его выбешивала, недовольным Ролан не был: Ролану нравилось общаться с Бриной, нравилось, как она на него влияла. С ней он становился другим, таким же легким и подвижным, открытым для принятия нового. Ни этого ли ему недоставало?